струйку крови, стекающую с предплечья больного на пол, и красные капли на простыне, – всплеснула руками. – Я сейчас!

Она убежала, а Елена Петровна нахмурила брови и, скрестив руки на груди, заявила:

– Курсант! У меня для тебя две новости – хорошая и плохая. Не буду спрашивать, с какой начать: ты живой, и это главное. Плохая новость – у тебя серьезные ожоги, сотрясение мозга и двусторонняя пневмония. Вопрос о твоем отчислении из училища еще не снят с повестки дня. А потому предлагаю: ты лежишь смирно и даешь нам возможность лечить тебя. Если ты с таким планом не согласен, мы все равно будем делать свою работу, но с применением превентивных мер для твоей же безопасности: смирительной рубашки, фиксирующих ремней. Какой вариант тебе больше подходит?

Разумеется, выбор был очевиден, но Сергей не мог смириться с тем, что Оля будет напрасно ждать его завтра вечером возле КПП. Надо позвонить Воронцову, попросить его предупредить девушку.

– А можно мне позвонить товарищу? – спросил он.

– Ты же в таком состоянии не дойдешь до телефона. И потом, пока ты в реанимации, об этом не может быть и речи. Переведем в палату – тогда пожалуйста. И позвонить, и по территории погулять.

В помещение вбежала Светлана с новой бутылкой для капельницы и лотком со шприцами и лекарствами. Ловкие девичьи пальцы затянули на предплечье жгут.

– Работаем кулачком…

– А скоро? В палату? – спросил Сергей у Елены Петровны, старательно сгибая и разгибая пальцы.

– Все будет зависеть от тебя. – Врач задумалась, производя в уме какие-то вычисления. – У нас сегодня второе…

– Как второе?! – закричал Новиков.

– Ну вот, наконец-то голос прорезался, – удовлетворенно кивнула врач. – Числа двенадцатого, пожалуй…

– Как второе? – непонимающе повторил Сергей и посмотрел на Светлану. – Было же тридцатое…

– Было тридцатое, потом тридцать первое, потом – первое сентября. Сегодня – второе, – недовольным тоном заявила она.

– То есть, – наконец-то стало доходить до Сергея, – я проспал три дня?

– Где-то так, два-три, – подтвердила Елена Петровна. – В твоем состоянии сон – лучшее лекарство. Светлана! – Она перевела взгляд на медсестру. – Постарайся в следующий раз, когда курсант Новиков соберется прогуляться, находиться на своем рабочем месте.

– Я… да я… – медсестра покраснела, – простите, пожалуйста, Елена Петровна! Больше такое не повторится!

– Хорошо. – Врач вышла из палаты, а медсестра с укором посмотрела на Новикова.

– Неужели так трудно быть человеком?

Сильный организм Новикова превзошел все ожидания Елены Петровны. Через неделю Сергей уже пришел в себя настолько, что его перевели в обычную палату и разрешили выходить на улицу. В тот же день к нему пришел Воронцов.

– Привет выздоравливающим! – Он поставил на тумбочку авоську с бутылкой кефира, краснобокими яблоками и пирожками. – Пирожки наши, с амбразуры.

– Да не надо было, тут кормят как на убой, – смутился Сергей.

– На убой – не на убой, а лишним, я думаю, не будет.

Воронцов уселся на кровать.

– Тут такие дела, – загадочным тоном начал он, – я, кажется, всерьез втюрился.

– Да ну! – усмехнулся Сергей. Подобные приключения случались с другом довольно регулярно.

– Ничего не «да ну», – передразнил его Павел. – Со мной такое первый раз. Девчонка – высший класс. Во-первых, – он загнул большой палец на левой руке, – красавица, все на месте, во-вторых, – указательный палец лег рядом с большим, – умница…

– Можешь не продолжать, я в курсе, – перебил его Новиков. – Спортсменка, комсомолка…

– И это тоже, – согласился Воронцов. – Кто в нашем возрасте не комсомолец? Разве что двоечники или хулиганы какие-нибудь. Самое невероятное в ней… Отгадай что?

– Ну это самое, – Новиков изобразил пышную грудь.

– Мимо!

– Ноги?

– Опять промазал! Сдаешься?

– Сталь ломается, но не гнется, моряк погибает, но не сдается, – ответил Новиков словами строевой речовки.

– Ни за что не угадаешь. Самое невероятное – ее имя! Олимпиада!

– Ты гонишь!

– Честное слово. Она, глупенькая, не осознает своего счастья, стесняется. Я уже с предками ее познакомился. Ничего такие. Папа – инженер на «Маяке», мама на радиозаводе работает в ОТК. В воскресенье собрались к нам. Отец не знаю, придет или нет, а маме точно Олимпиада понравится.

Влюбленный Воронцов убежал, а Новиков лежал на койке, рассматривал больничный светильник – матовый белый шар на длинной ножке, а в голове зарождался план поисков Ольги. Сложно, конечно, слишком мало данных – только имя да что живет в районе железнодорожного вокзала. Прочитав от корки полсотни детективов Агаты Кристи, Артура Конан-Дойла, Эдгара По, он примерно представлял себе, как надо действовать: во-первых, караулить девушку возле танцплощадки в училище, во-вторых… Что во-вторых, представить не получалось. Будь у него фотография Оли, можно было ходить с ней по улицам, показывать прохожим. Не такой уж большой город Севастополь, чтобы в конце концов не найти людей, которые знакомы с Олей. С его Олей.

Ясно одно – перво-наперво нужно выйти отсюда. Госпиталь – не районная больница, на которую можно забить, вылезти в окно – и поминай, как звали. Из госпиталя нужно выйти с документами, свидетельствующими о том, что он, Сергей Новиков, здоров и годен. А для этого – всячески ускорить процесс выздоровления. И он ускорял как мог – добросовестно принимал таблетки, соблюдал режим, а еще гулял – много и долго.

Госпиталь, ровесник города, располагался на живописном мысе между Южной и Севастопольской бухтами. Когда Сергей первый раз выбрался из палаты на свет божий, ему было не до красот – голова шла кругом, ноги так и норовили подкоситься и уронить своего хозяина на дорожку, вымощенную брусчаткой. Он шел к морю, ожидая, что мерный шум прибоя поможет упорядочить мысли, выстроить тактику и стратегию поисков. Но в тот момент, когда за поворотом дорожки показалась подернутая рябью морская гладь, Новиков резко остановился. Вместо спокойствия он ощутил нарастающую панику. Все события предпоследнего дня лета, заглушенные действием снотворного и обезболивающего вдруг вспыхнули перед глазами: взрыв, второй, шапка дыма, бушующее пламя, нос «Геройского», торчащий из воды, немигающие глаза Виктора и Максима. Море вдруг окрасилось в темно-красный цвет. Сергей в ужасе попятился…

– Вот ты где! – раздался позади него голос Воронцова. – Зашел в палату – тебя нет. Сестрички сказали, что ты ушел на пробежку.

Новиков с облегчением выдохнул – Павел появился как нельзя кстати. Очевидно, лицо его все еще хранило следы кошмарного видения, поэтому Воронцов, не особо разбирающийся в тонкостях эмоций, но все-таки чувствующий, что друга что-то гнетет, сделал свои выводы:

– Ты, Сережка, не грусти. Не на «Геройском», так на другом корабле будем служить. Папахен что-нибудь придумает.

Новиков ничего не ответил. Он был в шаге от того, чтобы бросить учебу, вернуться в родную деревню и больше никогда не видеть ничего, что напоминало бы о море и кораблях. Разве только крысы… Вот только что делать с пресловутым стремлением побеждать, пустившим в его натуре такие крепкие корни, что уничтожить их можно только вместе с ней самой.

Новикова выписали из госпиталя в конце сентября. Класс его был на практике, свободного времени полно, и Сергей решил посвятить его решению двух насущных задач. Во-первых, попытаться разыскать Ольгу.

Теперь он не пропускал ни одних танцев. Внимательно всматривался в девичьи лица, пытаясь разглядеть в толпе ту самую, единственную, которая завладела его мыслями. А в дни, когда танцев не было, уезжал в город и, дождавшись троллейбуса, который увез Ольгу, садился в него. Выходил каждый раз на новой остановке и бродил по улицам до темноты. Но все напрасно.

Второй задачей, которую поставил перед собой Новиков, была необходимость как-то заглушить свой панический страх перед морем. Ну какой, спрашивается, он морской офицер, если бежит от воды, словно перепуганный заяц? Причем толчком для начала панической атаки ему необязательно было находиться на берегу. Море являлось во сне, Сергей просыпался от звуков взрывов и криков заживо горящих людей. Сегодня его, может быть, послали бы к психологу, но в те годы психоанализ был прерогативой загнивающего капитализма, а пожалуйся он в медсанчасти на свое состояние, его бы, скорее всего, отчислили из училища и отправили домой. Порой, просыпаясь ночью от собственного крика, он думал, что это лучший выход из сложившейся ситуации. Но когда после бессонной ночи в окне появлялся край рассветного неба цвета Ольгиных глаз, мысли приобретали совершенно иное направление.

Он сам себе прописал лекарство, записавшись в секцию гребли. Его тезка, боцман Серега, разглядел в высоком крепком четверокурснике отличный потенциал, посетовав, что случилось это поздновато, и после нескольких тренировок включил его в сборную училища. Поначалу тренировки давались Новикову очень тяжело – не физически, а чисто психологически. Но со временем он начал замечать, что ночной кошмар с горящим кораблем вторгается в его сны все реже и реже…

Вообще-то