– И что, помогло кому-нибудь? – спросил он.

– Что?

– Ну, применить этот чужой опыт и протянуть лишних пару лет?

Илюшин заявил, что тот своим прагматичным подходом опошляет его прекрасную теорию, и разговор перешел в легкую перепалку.

К этому времени Гордей Богданович захмелел. Из него посыпались байки, как подарки из мешка Деда Мороза. Трезвой своей частью Гордей Богданович забеспокоился, что выглядит смешно, но Кирилл, Макар и Сергей слушали с неподдельным любопытством. Он рассказал им про Золотую Бабу, про Смерть-гору, про лабиринты, гигантов и Ладожское чудо-юдо.

– А кто там на самом деле, как думаете? – Макар поворошил веткой угли.

– Да змея, – таким обыденным тоном ответил Чухрай, что все рассмеялись. – Серьезно. Гадюк вокруг полно, а у страха глаза велики. Поднимет башку над водой – вот тебе и чудовище. – Он подбросил сосновое полено, оно затрещало, рассыпая искры. – Я лучше вот что расскажу. Церквушку по дороге видели?

Все кивнули. Старая, серая от времени церковь выглядела как обычная покосившаяся изба, к которой сверху прилепили луковку купола с крестом. Вокруг нее стояла тишина.

– Я таких насмотрелся, – с горечью сказал Чухрай. – Никто их не реставрирует, догнивают себе помаленьку, как грибы после дождя… Возле нее мужичонка один жил, Семен. Домишко у него был полуразрушенный, в землю ушел по самую крышу. Как уж он выживал – бог весть. Пил страшно. Я его к себе звал, иди, говорю, хоть сторожем, хоть кем… Живая же душа, ну! А вот привык один, не хотел к людям. Зимой, бывало, неделями его не видел. Зайду, покричу, он изнутри прорычит что-то – и вся беседа. Но огромное количество сказок знал и разных легенд. Не баек для туристов, а настоящих, древних. Мы с ним несколько раз сидели вдвоем – и вот он, как выпьет, начинал сказывать. Глаза прикроет, бороденку желтую вперед выставит, – и заводит песню. В самом деле, не говорил, а будто пел. Библиотеку мировой литературы можно было из его историй составить. Я, дурак, не записывал… Теперь уж половины не помню.

– Давно он умер? – спросил Сергей.

– Прошлой весной. Удивительный был мужик, хоть и пьянчуга. Он себе гроб смастерил, переоделся в чистое, лег в него – и помер. А дверь открытой оставил, нараспашку. Такого ни один местный сделать бы не мог. Я как увидел издалека черный проем, сразу все понял. Только не догадался, что Семен это нарочно.

– А почему местный не мог? – заинтересовался Кирилл.

– Звери же набегут. Все растащат. Сожрут, нагадят. Медведи заглядывали – бывало и такое. Но я-то думал, Семен упал и лежит где-нибудь неподалеку. Вхожу – а он в гробу. – Чухрай перекрестился. – Руки, значит, на груди сложены, на лицо – ну чисто святой! Даже борода не желтая, а белая, только что не сияет, будто он ее отбеливателем прополоскал… Самое главное-то что? Не тронул его никто. А ведь он на полу в гробу два дня пролежал. Вот это действительно чудо, а башка в озере – ну, подумаешь, башка. Чудо – это то, что с человеком случается.

Наступившую тишину нарушил громкий кошачий вопль. Вздрогнули все, кроме Чухрая.

– Иволга. – Лодочник невозмутимо облизал ложку. – О ней Семен тоже знал много сказок. Одну я плохо запомнил. Что-то там с девочкой случилось… К великанам она попала, что ли, и они превратили ее в иволгу, чтобы она в клетке сидела и пела. А она сбежала и стала предупреждать людей, когда великаны задумывали всякие каверзы, типа с неба камнями швыряться. Если бы она в клетке осталась, пела бы красиво, а раз сбежала, великаны ее наказали: дали противный голос. И никто ее толком не слушает, бедняжку. Макар, будь ласка, дай пакет… Нет, соседний. Спасибо! А вторую он рассказал всего однажды. Женщину односельчане выгнали из деревни, обвинили в колдовстве. Она обернулась птицей и стала криком вызывать страшные грозы. Как запоет – так случается напасть. И тоже с неба валится, что характерно. То посевы градом побьет, то деревню затопит. Звали ее обратно, упрашивали, чтобы простила, а она так и осталась иволгой.

Будто в подтверждение его слов, из леса снова крикнули резко и неприятно.

– За дело выгнали, значит, – заметил Илюшин.

– Не помню, врать не буду. Говорю же – записывать надо было.

– В птичьем теле гадить сподручнее, – проворчал Бабкин.

– Семен больше первую историю любил. – Чухрай зачерпнул из пакета горсть кедровых орехов, которые считал панацеей от всех болезней. – Часто повторял, что кто мерзко орёт, тот, может, так поступает не по своей воле. И надо его сначала выслушать, а потом уже придушить – из милосердия. Кирилл, орехи будешь?

Ему пришлось спросить дважды, прежде чем тот услышал.

– Э, да ты спишь!

– В сон клонит, – признался Кирилл.

Он сидел с блаженной полуулыбкой, смотрел на огонь, расцветающий ровными лепестками, как над газовой горелкой. Сна не было ни в одном глазу.

Он наконец-то понял, зачем все это было: поездка, Динка, поход, обрушение в ущелье, где он чудом остался жив… И его предчувствия – сначала острая, ничем не объяснимая радость, затем страх. Все получило объяснение.

То, о чем он мечтал, нашлось.

Идеальная жертва.

Нет, не жертва – соперник. Такой, которого никогда не выпадало ни одному охотнику, в этом Кирилл был уверен. Ради него придется нарушить все свои правила, но оно того стоит.

Дело осложнялось тем, что их не один, а двое. Он перевоплотится в рыцаря, выходящего на двухголового дракона. Эта метафора ему понравилась, Кирилл покатал ее на языке: и смешно, и в то же время точно. Одна голова – ум и хитрость; она загадывала бы загадки дуракам, явившимся отвоевать принцессу. Вторая – мощь: она бы их сжирала без лишних слов.

Одна голова сильнее Кирилла.

Вторая умнее.

А кто победит?

Победит Кирилл. Потому что он Зверобой.

Все, что он делал, было не просто так. Год работы на запасную жизнь, предыдущие тренировки – мысленно Кирилл называл их уже только так, словно они не имели самостоятельной ценности, – были не более чем подготовкой к тому, что ему предстояло. Надо придумать слово… Он любил слова. Просилось что-то величественное, отражающее масштаб события. Свершение? Нет. Напыщенно. Глупо.

Но ведь его и правда ждала идеальная цель. Вот она – сидит, отделенная от него всполохами огня; один понимает другого с полуслова, занятно наблюдать за их перепалками, ни разу не переросшими в серьезный спор.

«Как Сергей успел добежать?»

Получалось, он вообще не задумывался – тело отреагировало на чужой крик молниеносно. Это не давало Кириллу покоя. Любой человек сначала бы обернулся, ему потребовалось бы время на осознание происходящего…

Дракон заслуживает уважения. На этот раз – никакой тайны, никакого преследования. Они станут играть в открытую – и Кирилл их переиграет.

Дух захватывало. Сердце замирало. Кирилл был пьян, но не от чухраевской настойки. Он переводил взгляд с Сергея на Макара и обратно, впервые в жизни вознося молитву: Господи, сделай так, чтобы с ними ничего не случилось; сбереги их для меня, Господи!