торговая политика, она доставалась нелегкой ценой – при громадном вывозе зерна в отдельных губерниях ощущался его острый недостаток и даже случался голод.

Вот такой, дорогой ценой Россия смогла обеспечить себе мощный рынок в индустриализации. Капитализм в России становился безусловной реальностью, а главным «капиталистом», очевидно, явилось государство. Ведь именно ему принадлежали многие железные дороги, многие предприятия горнодобывающей и обрабатывающей промышленности, а также и многие машиностроительные заводы, а в первую очередь военные и почтовая и телеграфная связь.

Как воспринимали С. Ю. Витте его современники? Воспринимали по-разному. Многие совершенно одобряли его действия. Но были и люди, резко порицавшие «русского Бисмарка». Ему приписывали глубокие масонские связи и продажу русских интересов еврейским банкирам. В частности, говорили, что крушение некоторых русских крупных фирм произошло именно по вине еврейских финансистов, которым немало посодействовал Витте.

Мы не можем определенно сказать, была ли в этих слухах доля правды, и насколько значительна она была. Но можем вспомнить, что за время деятельности этого человека из-за границы в Россию поступило более миллиарда инвестиций. И в российском хозяйстве наблюдалось большое оживление как государственного, так и частного секторов.

Оставался ли Витте неизменно верен своим взглядам, отразившимся в делах эпохи Александра III? В целом, кажется, это было именно так. Но ему была свойственна и определенная эволюция в восприятии экономической жизни страны. Но после александровского этапа развития России Сергей Юльевич стал думать, что, пожалуй, уже подошло время, когда частному капиталу можно дать и гораздо бо́льшие возможности. Очень интересные мысли он высказывал о русском сельском хозяйстве. Он считал, что развитие деревни нужно значительно ускорить, а для этого нужно изменить суть крестьянской общины. Из неё можно будет выходить, но ещё лучше общину иметь в качестве ассоциации свободных производителей. (Разве это не приближает его к исканиям Чаянова о кооперативных объединениях?)

И, во всяком случае, Витте была свойственна трезвая оценка хозяйственной и политической жизни страны, и он до конца своей жизни оставался сторонником мирного развития, без войн и иных потрясений. В частности, он решительно не одобрял авантюристически начатую политику на Дальнем Востоке, в Китае и в Корее. И история вскоре подтвердила его правоту. Уверенная зависимость суждений русских экономистов и их успешное внедрение в государственную жизнь позволяют думать, что у нас германская модель развития была воспринята творчески и была продиктована не столько чувством разумного подражания, сколько разумным обращением к рациональному ведению хозяйства России.

Безусловным союзником Витте стал Д. И. Менделеев, последовательно продвигавший идеи развития русской добычи угля и нефти и их отечественной переработки. Дмитрий Иванович был автором идеи нового пространственного развития России. Этой идее была присуща громадная провидческая смелость. Например, ученый заявлял, что центр экономической жизни страны должен быть перенесен в её географический центр, в Западную Сибирь.

Для многих это заявление было большой неожиданностью, и оно породило немалую дискуссию.

Дискуссионность вопроса была вполне ожидаемой. Русские политики и русские предприниматели привычно воспринимали Сибирь отнюдь не ограниченной частью империи, а скорей её колониальным придатком. Это русское восприятие Сибири хорошо прослежено в трудах Д. Схиммельпеннинка ван дер Ойе. В них совершенно объективно отмечается, что для русских XIX века Сибирь была лишь территорией богатых природных ресурсов, некой громадной «торговой колонией».

Такая реальность глубоко огорчала передовых русских экономистов как в столице, так и в самой Сибири. Экономическим размышлениям, например, горячо откликались труды сибирского историка А. В. Ремнева. Он верно отмечал: «…в империи господствуют стереотипы, что только та земля может считаться исконно русской, где прошел плуг российского пахаря».

И он продолжил это наблюдение выводом, что «крестьянская колонизация становится важным компонентом имперской политики, а крестьянин – эффективным её проводником. А ежели так, то давно пора изменить государственное отношение к Сибири как к торговой колонии, а сделать её полноценной частью империи, направив туда поток крестьянской колонизации».

Ремнев так и назвал свою книгу «Вдвинуть Россию в Сибирь». Её автор проявил себя наблюдательным политологом, весьма чутко улавливающим разницу между крестьянством коренной России и её посланцами на русский Восток. Он выразил это весьма четко, например, в таком умозаключении: «…империя направит на свои восточные окраины русских переселенцев, которые сознают себя как передовые форпосты России, что усиливает их национальную идентичность. Русские крестьяне здесь сильнее, нежели в центре страны, отожествляют себя с Русским государством, которое их защищает и которое они также призваны защищать».

Взгляды рационально мыслящих экономистов на развитие Сибири тогда являли много надежд на самые большие и интересные перспективы. Например, «Новое время» видело Сибирь в недалеком будущем чисто крестьянским регионом, где не было и не будет помещичьего землевладения. Известный специалист по Сибири М. В. Шиловский считал крестьянскую миграцию в Сибирь подлинной «переселенческой революцией» или же «деколонизацией» этого гигантского региона.

Оправдала ли Сибирь надежды Царя-Хозяина ещё при его жизни? В немалой мере оправдала. Поставки хлеба из Сибири начались ещё в 1890 году. А при большом неурожае и голоде 1891 года огромное значение получил поток хлеба из Сибири. Это и было началом «сибирской хлебной горячки». А в дальнейшем русский продовольственный рынок уже испытывал сильное влияние сибирских урожаев.

Так в 1897 году из Сибири вывезли 27,3 миллиона пудов зерна на экспорт. И включение Сибири в производительные силы империи сказалось на многом. Например, из них 11,8 миллионов пудов ушли на экспорт. Например, хорошо востребованной оказалась дотоле «усторонняя» железная дорога Пермь – Котлас.

…П. А. Столыпин говорил, что лишь та земля становится надежно закрепленной за государством, где уже есть достаточное население государствообразующего народа. И отмечал, что, если за триста лет русских в Сибири набралось лишь 4,5 миллиона человек, то только за два года переселенческих трудов их там прибыло ещё два миллиона.

Александр III в рескрипте на имя наследника подчеркивал, что даже символическим открытием строительства магистрали Россия уже начинает активное освоение своих восточных пространств.

Менделеев пояснял, что при таком смещении центра страна много выиграет и выиграет практически во всех основных отраслях хозяйства уже от сокращений перевозок, от приближения переработки к добыче исходных полезных ископаемых, а, кроме того, это поможет созданию полной безопасности хозяйственного комплекса страны со стороны Запада!

И перенос центра экономической тяжести в Сибирь даст мощный толчок её развитию, которое опередит все европейские темпы. (А ведь эта задача не выполнена до сих пор, хотя частично её вынужденно пришлось решать в Великую Отечественную войну, эвакуируя промышленность на Восток…)

И эта менделеевская идея была воспринята императором со спокойной вдумчивостью, и Александр III хорошо осознавал её стратегическую ценность. Первым и главным делом царя по экономическому «уравновешиванию» частей страны и её экономической консолидации стало строительство транссибирской железнодорожной