– По математике?

– А что? Наверняка кто-то пытался математически рассчитать точную дату смерти.

Я грешным делом подумал, что после всех переписанных цифр у Мопассана поехала крыша.

– В общем, полагаюсь на вас и на вашу культуру.

Он именно так и сказал «культуру», наверное, чтобы вернуть комплимент, который я отвесил ему по части его недюжинной памяти.

Попрощался и ушел.

Я принял вызов и стал просматривать справочники и энциклопедии, которые что-то могли сказать на сей счет.

В ожидании Офелии я должен был заставить время протекать безболезненно.

Офелия. А что если и в ее имени была написана судьба?

Но я убеждал себя, что это не так.

Офелия, дочь Полония и сестра Лаэрта, существо из другого мира, самая несчастная и обездоленная из женщин.

27

Утром я застал посыльного мэрии, ожидавшего меня у ворот:

– Мэр срочно просит зайти.

Ну, допустим, человек он своенравный, но вызывать меня спустя три недели после того, как я запоздал с открытием кладбища, показалось мне слишком. Тут, вероятно, что-то другое, и это другое значило только одно. Я обмер.

Закрыл подсобку, надел пиджак, висевший в покойницкой, и пошел, думая о ничтожнейших мелочах, как бывает при расставании. Если мэр срочно меня затребовал, то, наверное, для того, чтобы уведомить, что моя работа на кладбище закончилась. А я и думать забыл о такой возможности.

Меня колотило. Не хотелось идти. Я знал наизусть постановление о моем назначении для ведения учетной книги на предусмотренный для этих целей период. Видимо, этот период закончился. Не уведомляя меня, мэрия объявила конкурс на замещение моей должности, и кто-то уже выиграл его, кто-то из жителей Тимпамары, – другие руки будут открывать ворота, другие глаза будут смотреть на фотографию Эммы.

Я почувствовал острую боль в груди.

Вспомнил, как я горевал, когда меня назначили сторожем кладбища, даже не подозревая, что открывается светлая страница в моей жизни; то же самое событие, что и сейчас, но с диаметрально противоположным значением. Смысл происходящего, увы, познается только со временем. Сейчас мне было горько при мысли, что придется оставить это место, ставшее мне родным, как и библиотека. Я буду умолять его не снимать меня с должности, я готов отдавать ему половину своей зарплаты, всю зарплату, если на то пошло, я удвою часы своей работы, библиотека будет открыта ночью, я согласен на все, лишь бы остаться кладбищенским сторожем.

Когда я подошел к зданию мэрии, тревога усилилась. Дверь в кабинет мэра была закрыта. Я постучал.

– Войдите!

Он сидел в кожаном кресле с бумагами в руках.

– Мальинверно, наконец-то! Я вас вызвал пораньше, потому что иначе не поговорить. Располагайтесь, это вопрос нескольких минут.

Он указал на стоявшее напротив кресло.

Протянул мне листок бумаги, выбрав из тех, что держал в руке.

– Припоминаете?

Это было постановление, где я назначался хранителем кладбища. Глаза остановились на фразе, продолжавшей вертеться у меня в голове: на отведенный для этих целей период.

– Ну и как вам на кладбище?

– Прекрасно.

– А помните, как вы сопротивлялись?

– Помню.

– Люди, которых я расспрашивал, от вас в восторге. Ни одной жалобы, нарекания, Марфаро не может на вас нарадоваться. Не стану скрывать, кое-какие сомнения у меня все же были, поэтому вас назначили на временный срок.

Я приготовился к худшему.

– Мэрия на днях должна объявить конкурс на замещение должности хранителя кладбища.

Я опустил глаза, готовясь принять удар.

– Однако в свете того, что я слышу о вас, и с учетом того, что вы довольны своей работой… вы ведь довольны, не так ли?

Я кивнул, не зная, с какой стороны защищаться.

– В свете всего сказанного мы вправе отменить предусмотренный конкурс и заключить с вами постоянный договор. Что скажете? Земную жизнь прожив на кладбище…

Он рассмеялся над собственной шуткой, которая когда-то могла бы меня обидеть, но сейчас я ей радовался, как ниспосланному с неба дару.

– Я понимаю, что при работе по совместительству в библиотеке всю вторую половину дня у вас не будет на себя ни часу свободного времени – оплатить, предположим, счета, затовариться продуктами и так далее, поэтому несколько часов в месяц вы вправе уделить себе. Только не пишите мне каждый раз заявления о краткосрочном отпуске, поступайте по собственному усмотрению – открыли кладбище, а дальше занимаетесь, чем хотите. По-моему, это справедливая награда за ваше прилежание и самоотдачу. Итак, поскольку вы согласны, я попрошу подготовить новый контракт и приглашу вас на днях подписать его. На этом все, рад был повидаться.

Я оказался на лестнице, сам того не заметив. Радость, помноженная на давешний страх, казалась мне безмерной. Чем была бы моя жизнь, не сломай Меликукка себе спину и не стань я хранителем мертвых? Чем была бы моя жизнь, не озари ее Эмма своим светом?

То, что они были мать и дочь, не уменьшало желания знать о ней больше, но никаких зацепок больше не было, я не знал, где искать и у кого еще спрашивать.

Пока я об этом думал, появился Караманте со своим записывающим аппаратом. Мне до одури нужна была информация, и тогда я решил, что годятся все средства, даже самые несусветные и малореальные.

Мы поздоровались:

– Как давно вы виделись в Бельгии с прежним хранителем кладбища? – спросил я с ходу.

– Дайте подумать… Документальный фильм о Марсинеле мы снимали… семь лет назад.

– Помните, в какой гостинице он работал?

– Да, конечно, там еще был ресторан, где обедала вся съемочная группа. А почему вы об этом спрашиваете?

– У меня возникла странная мысль. Вы не знаете, как с ним можно связаться?

– В записной книжке у меня есть все контакты. Завтра принесу.

– Вы меня обяжете.

Караманте улыбнулся:

– Сегодня я направляюсь туда, – он показал на западную сторону кладбища.

– А вчера удалось записать хоть что-то?

– Урожайный выдался денек, если будет время, дам послушать.

Я закивал головой:

– Тогда до встречи.

Мне предстояло полить клумбы у входа, и едва я приступил, как явился Марфаро за своим роскошным похоронным убранством, которое накануне складировал в покойницкой. Взял себе в помощники Илию, который в знак приветствия вскинул голову.

– Вы не представляете, что вчера случилось ночью. Помните черного пса?..

Марфаро не мог, не исказив, произнести русскую кличку собаки, поэтому он ее на всякий случай опустил.

– Конечно, помню.

– Около полуночи сижу я в доме умирающего Бранкалеоне. Девяносто лет – это вам не шутка! И вот, за несколько минут до кончины, колокола еще не пробили по мертвецу, кто бы вы думали заходит в дом?