случае, буду настаивать, чтобы меня оставили в Союзе. Жизнь на берегах прелестного Неаполитанского залива становится все более унылой».

Форос

Найти место, где Алексей Максимович мог бы прожить осень и зиму, поручили Максиму. И вместе с моей бабушкой он выехал в Крым. За завтраком в ялтинской гостинице, вспоминала Надежда Алексеевна, Максим вдруг воскликнул: «Я знаю, куда мы поедем! В Форос!»

В Форос в 1916 году А.М. приезжал по приглашению Федора Шаляпина – писать его биографию. Со стороны Федора Ивановича это была «военная хитрость». Он, зная, что А.М. из-за непомерной загрузки различного рода делами мало обращает внимания на свое здоровье, а ему необходимо отдохнуть и побыть на солнце, предложил следующее: «Я, мол, буду писать книгу моих воспоминаний, а он будет написанное редактировать. Печатать же написанное будем в его журнале (он издает журнал под названием “Летопись”). Идея эта ему очень понравилась, и он решил поехать со мной в Крым…»

Максим приезжал в Форос к отцу и хорошо знал бывшее имение золотопромышленника и мецената Михаила Ушкова, ставшее после революции санаторием. Но санаторий не самое подходящее место для спокойной работы – большой дом-дворец, масса шумных отдыхающих. От местных узнали, что недалеко есть маленький филиал санатория «Тессели» – в переводе с греческого «тишина». Небольшая дача, дом из серого камня, увитый глициниями, в самой южной точке Крыма, примерно в полукилометре от моря. Тишина, сухой воздух, уединенное место. Скалы защищали дом и сад от северного ветра. «Вот это то, что надо для отца, уверен, что нашим выбором он будет доволен», – сказал Максим. И действительно, когда в двадцатых числах октября 1933 года А.М. приехал в «Тессели», ему понравилось все: и дом, и сад, и отлогий берег, заросший крымской сосной. К дому сделали небольшую пристройку для приезжающих к А.М. гостей.

Режим в «Тессели» оставался прежним: ранний подъем, завтрак в 8.30, с девяти до двух дня работа в кабинете, обед, а после обеда А.М. и все члены семьи и гости выходили трудиться на воздух: расчищали крутые склоны от колючего кустарника, чистили дорожки, разбивали большую скалу – отколотые камни использовали для кладки опорных стенок. Под руководством Ракицкого сажали разнообразные цветы.

Обычно вместе с А.М. в «Тессели» жили Надежда Алексеевна с Марфой и Дарьей, Олимпиада Черткова, успевавшая заниматься и хозяйством, и выполнять все медицинские процедуры, необходимые А.М., и секретарь Петр Крючков с женой и сыном. Были еще водитель Георгий Пеширов и охрана – все-таки дача находилась вдалеке от населенных пунктов в уединенном месте. В конце декабря 1934 года всей семьей уехали из «Тессели» в Москву.

Москва, 1934-й: смерть Максима

Максим и в Союзе так и не смог найти себе занятие по душе. Его бывший репетитор П.С. Назаров-Бельский настоятельно советовал поступать в Институт кинематографии. Сохранилось его письмо матери Максима:

Екатерина Павловна!

При встрече позапрошлым летом с Максом – я заметил увлечение у Макса фото-работой (он рассказывал о своих съемках) и рисованием. Кроме того, у него есть и писательская жилка (он читал мне свои «наброски», еще будучи моим учеником). Все вместе взятое – могло бы хорошо сочетаться в работе кинорежиссера:

1) кинорежиссер должен знать технику фото-киносъемок (у Макса есть с детства тяга к машинам, технике).

2) быть художником-рисовальщиком, чтобы уметь набрасывать эскизы декораций и сооружений в кино-фабрике для съемок фильма. Знать законы композиции кадра.

3) уметь разбираться в литературе, и самому писать сценарий для своих же постановок, если все это бывает соединено в одном лице – в кинорежиссере, – то это делает его исключительно ценным незаменимым творцом инженером фильма (кинокартины). Такой «инженер-фильма» – кинорежиссер, ценится на вес золота (зарабатывает очень много). Учитывая все вышеизложенное, я недавно звонил Максу (по Вашему телефону) и хотел с ним посоветоваться по одному очень важному делу. Мне сказали, что Макс уехал в Италию. Это важное дело заключается в следующем: я с 1931 года работаю в самом лучшем в СССР Государственном институте кинематографии (в Москве) старшим инструктором. В киноинституте имеются факультеты:

1) Режиссерский, выпускает кинорежиссеров (самый лучший факультет).

2) Операторский, выпускает операторов.

3) Сценарный, выпускает сценаристов.

4) Адм. – экономический, выпускает директоров для кинофабрик.

У нас учатся, состоят студентами солидные работники, некоторые были директорами, а сейчас студентами. Учатся даже из других государств. Учатся семейные, имеющие солидный возраст. Макс подойдет по годам, по своим знаниям, и, по-моему, по интересу к этому виду искусства. Срок обучения – 3 года, но я уверен, что Макс окончит раньше этого срока (в 2 года). Если пожелает, он может состоять вольнослушателем: учиться в институте с весны до осени (весна—лето), когда он бывает в СССР, а затем, если он уезжает за границу, зимой осваивать заграничную технику в данном искусстве, а на весну—лето опять сюда, в институт и кино-фабрики для съемок. Очень интересное дело. Если можно, перешлите, пожалуйста, это письмо Максиму Алексеевичу за границу, и если он захочет учиться в Киноинституте, пусть пришлет ответ (его мнение, как и что, и какой факультет он выберет)…

Я все сделаю для Макса, что будет нужно, и я уверен, что он достиг бы в кино-искусстве больших успехов.

Максима это предложение не увлекло. Возможно, он все еще рассчитывал отправиться в научную экспедицию на Север, но что-то не складывалось. Север продолжал притягивать его, но ехать туда опять в роли туриста-фотографа, сына великого писателя, Максим уже не мог себе позволить.

В первых числах мая А.М., Максим и Надежда собрались в «Тессели», Екатерина Павловна с внучками выехала раньше, в апреле. Но неожиданно Максим заболел. Надежда Алексеевна рассказывала: «Он простудился на рыбной ловле. С первых дней болезни температура поднялась до 40 градусов. Приехавший в Горки лечащий врач поставил диагноз – крупозное воспаление легких. Вызванный затем академик Сперанский подтвердил диагноз. Болезнь сразу приобрела катастрофический характер».

Понятно, что в советские времена по-другому говорить об этой трагедии она не могла. Моя мама, Марфа Максимовна, рассказывала, что на самом деле и ее мама, и бабушка считали, что Максима «убрали». Он «мешал» потому, что хотя и не был единственным человеком, который связывал А.М. с миром, но приносил ему такие сведения о жизни в стране, о которых даже старинные друзья Горького говорить с ним открыто побаивались.

Максима вместо отца часто приглашали на различные мероприятия. А.М. чувствовал себя плохо, был очень слаб – врачи даже запретили ему спускаться на берег Москвы-реки в Горках-10. На мероприятиях много пили – за Сталина, за советскую власть, отказаться нельзя. Вместо легкого итальянского вина наливали водку и коньяк.

Надежда Алексеевна считала, что Максима специально спаивают подручные наркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды Павел Буланов и Петр