Нас спас крестьянин. Он перегонял рано утром скот, увидел нас, растолкал, и быки вытащили машину. Оказывается, в Ниццу вот-вот должна была идти дрезина, и если бы не этот мужик…

– Скотт, так не может продолжаться! Вы оба должны перестать пить!

– Да разве в этом дело? Ты не понимаешь. Думаешь, Зельда ревнует меня к женщинам? Она ревнует меня к славе, ей недостает успеха. А этого я не могу ей дать. Она ведь действительно яркая, умная, у нее оригинальный склад ума. Видит бог, сколько раз она помогала мне с книгой или рассказами – замечанием, шуткой. Она гораздо лучше меня разбирается в людях. И у нее много разных способностей, правда! Она хорошо пишет, отлично рисует, прекрасно танцует. Но в этом и беда. Много способностей и ни одного настоящего таланта. Это ее убивает.

Я говорю, что нужно больше работать. Но Зельда начнет – и быстро бросает. Может, она думает, что эпатаж – то, в чем ее действительно никто не превзойдет?

Сара вздохнула. Возможно, Скотт прав, Зельда действительно хочет в жизни большего. Но сейчас это уже не просто сложный характер.

– Без врача Зельде не выкарабкаться. А тебе нужно закончить книгу! – сказала она, пряча в коробку оставшиеся цветные ленты и раскладывая на столе готовые костюмы.

Но Скотт не понял сигнала. Он вскочил с кресла и снова стал мерить комнату нервными шагами:

– Я не могу писать. Раньше я не мог писать, когда был пьян. Но сейчас и трезвый… Хэм прав. Рассказики на продажу съедают тебя изнутри. Вот Эрнест. Он гений! И каждый день работает. Мы будем гордиться, что знали его. А я… вдруг все вычерпал и на дне уже ничего нет?

Он посмотрел на Сару измученным больным взглядом.

Она еще раз отметила, какие они разные. Эрнест моложе Скотта и только начинает свой путь. Но как он уверен в себе и в ценности своей работы! Фицджеральд знаменит, успешен, богат. Это он пробивает рассказы Хэма в журналы и опекает его, как нянька. Но ведет себя так, будто в их паре Эрнест – старший и главный, все время в себе сомневается…

Интересно, кто из этих талантов выиграет негласное состязание? Скотт, конечно, тоньше и сложнее Хэма, его слова – как нежная разноцветная пыльца. Но Эрнест пишет такими широкими свежими мазками, что сразу втягивает тебя вполное грубоватой силы действие. Может, это и есть новое, современное слово?

Но она сказала:

– Не выдумывай. Такой талант не исчезает. Твои книги прекрасны. У всех бывает кризис.

– Думаешь? Я ведь пишу про вас. Про нас всех. Про это удивительное ощущение праздника, которое вы вырабатываете. Про избранность. Про обреченность. Но мне нужно лучше тебя узнать… – Фиц схватил ее за руку и тут же спохватился: – Вас с Джеральдом. А то вы получаетесь… слишком идеальные.

– Нет, только не это! Идеальное долго не живет! – засмеялась Сара.

Она знала, что они с Джеральдом – совсем не идеальная пара. И потому проживут вместе долго. Очень долго. Всю жизнь.

* * *

– Я пригласил в гости Хемингуэев, – сказал Скотт, прощаясь. – Приходите и вы с Джеральдом. Проведем тихий семейный вечер. Обязуюсь не пить и быть пай-мальчиком.

– Да, таким я тебя еще не видела! – улыбнулась Сара. – Но вечером у нас детский праздник. А ты уверен, что Зельда будет рада гостям? После всего?

– Конечно. Это ее отвлечет от дурацких мыслей. А мне надо поговорить с Эрнестом. Я же обещал – мирный дружеский ужин.

Ярость

Зельда сидела за накрытым столом на веранде напротив Хэдли, и вид у нее был отсутствующий. Даже показалось, что она задремала. Но Зельда не дремала. Она была в ярости и прятала ее за полузакрытыми глазами.

Опять! Он опять сделал это!

Позвал в гости Хемингуэев, которых она терпеть не может.

Уединился в кабинете с обожаемым Эрнестом. А ее оставил сидеть с этой клушей. Две женушки должны мило беседовать о хозяйстве и о погоде!

Почему, почему она смирилась с этим унизительным положением жены писателя Фицджеральда?!

Ведь это она всегда была первой. Самой красивой девочкой в школе, самой яркой девушкой на вечеринках. Королевой балов. На танцах кавалеры бесконечно отбивали ее друг у друга. В доме у отца – уважаемого в городе судьи – было не протолкнуться от женихов: остроумная, веселая, бойкая, полная жизни, первая невеста Монтгомери.

Нового ухажера – зеленого красавчика-лейтенантика из расквартированной рядом армейской части – и всерьез-то никто не воспринимал. Денег у Скотта не было. Всех активов – начатый еще до войны роман.

Когда он посватался, отец ему отказал, а она с этим согласилась. Сказала: «Я тебя люблю, но жить в квартирке где-то на окраине? Ходить в старых платьях? Давай подождем твоего успеха!»

И ведь это он, он сходил с ума, забрасывал ее из Нью-Йорка любовными письмами, умолял выйти за него и даже собирался покончить с собой, если не примут его роман, который он тоже писал для нее! А она продолжала царить на балах и флиртовать с военными. Один раз даже по ошибке надписала адрес Скотта на письме влюбленному в нее гольфисту. Скотт тут же примчался, устроил скандал, а она швырнула в него подаренное им кольцо. Несколько месяцев они не разговаривали.

Но вот роман приняли. Уже через неделю свадьба состоялась. И что? За Скоттом охотятся репортеры, его подстерегают фанатки, надоело выбрасывать пачки писем от надоедливых поклонниц. Знаменитости зазывают их к себе в гости. А она превратилась просто в жену известного писателя. Тень. Второй номер. Хотя она не менее талантлива! Ведь он вовсю использует ее мысли, фразы, словечки.

И сам Скотт изменился. Где эти безумные клятвы, признания, страсть?

Она перестала быть для него всем. Ему интереснее с другими. Гнется перед этим насквозь фальшивым Хемингуэем.

Как он не видит, что там, внутри, тот совсем другой – завистливый, злобный, ненавидящий всех, кто хоть в чем-то может стать ему соперником. И больше всех – своего друга Скотта.

Но когда она на днях попыталась сказать это мужу, тот вышел из себя и принялся кричать:

– Говори что угодно про кого угодно, но не смей трогать Эрнеста!

И ушел, хлопнув дверью, до позднего вечера. Она опять осталась одна. Или не одна?

Иногда она слышит голоса, которые говорят ей что-то странное. Или беседуют с ней – так, будто и вправду в ее голове живет кто-то еще, совсем другой, ей незнакомый.

А еще вчера, когда она сидела в кафе,