— А что, если он не причастен? — спросила Милена, на что Гордион пролаял ей в лицо:

— Так добудь сведения, что причастен! Задание ясно? Тогда вперед и с песней!

Пришлось как нельзя кстати то, что Снежану бросил ее прежний ухажер, красавец Теймаз, сынок главного режиссера городского театра оперетты. Милена тотчас подставила подруге плечо, утащила за собой в кафе «Зайчонок», где они поглощали разноцветное мороженое с липким малиновым сиропом, и дала как следует выговориться.

А затем они отправились на квартиру к Снежане, где Милена напоила ее коньяком из папочкиного бара. И подруга поведала много интересного — того, что она, будучи трезвой, никогда бы не рассказала.

Милена узнала много крайне интимных деталей о Теймазе, который, как оказалось, был еще тем фруктом. А попутно и о его папочке-режиссере и мамаше-депутатше. Интересен был факт, что мамаша-депутат, как проговорилась Снежана, вместе с ее папашей — вторым секретарем горкома — занимались хищениями социалистической собственности в особо крупных размерах, были связаны с местными криминальными авторитетами и организовали с ними подпольный рынок дефицитных товаров.

Обо всем об этом Милена поведала Гордиону, который остался крайне доволен и даже вручил ей конверт с восьмьюдесятью форинтами. Мать Милены в месяц получала шестьдесят пять.

— Молодчина! А про дядю из МИДа что-то сказала?

— Нет, но я думаю, что никакой он не шпион.

Гордион щелкнул ее по носу.

— Твое дело не думать, а исполнять то, что я, твой куратор, приказываю! Копай под дядьку! Хотя сведения о папаше очень занятные.

Про дядьку накопать ничего не удалось, но Гордион наседал и начал сердиться и даже в последний раз не вручил конверта с деньгами. Тогда Милена приняла нелегкое решение: во время следующей конспиративной встречи она заявила:

— Наконец-то Снежана призналась в том, что ее дядька как-то по пьяной лавочке сболтнул, что его завербовали французы. И что в Париж они ездили, чтобы передать секретные документы. Только какие, она сама не знает.

— Точно французы? — переспросил Гордион. — Наверняка девчонка перепутала. Не французы, а американцы. ЦРУ! А что за документы? О наших военных базах на Адриатике?

Милена клялась и божилась, что ничего более из Снежаны вытащить не удалось, потому что та сама не в курсе.

— Ладно, но это то, что нам нужно. Вкупе с махинациями папаши потянет на солидный срок. Ты молодец! Выпишу тебе премию!

Премия составляла сто пятьдесят форинтов, которые Милена спустила по мелочовке. Гордион не обманул: к экзаменам она, с учетом ее агентурной деятельности, не готовилась вообще, однако выяснилось, что получила хорошие оценки по всем итоговым контрольным и заработала удобоваримый аттестат.

Отец даже прослезился, а мать подарила ей десять форинтов — огромные для нее деньги. Милена с благодарностью приняла дар, впрочем, не сообщая родителям, что накануне потратила просто так в пять раз больше. Родителей она любила: никто не виноват, что они у нее такие простые трудяги!

Все готовились к выпускному вечеру. Платье Милены шила лучшая городская портниха, которой она заплатила за срочность. Но праздника не вышло, потому что накануне выпускного арестовали отца Снежаны, мать Теймаза, а также ряд других городских «шишек». А помимо этого, как шушукались на выпускном, на котором должны были вручать золотую медаль самой Снежане, но которая не появилась, в Экаресте КГБ взял ее дядьку-дипломата, оказавшегося американским шпионом!

Услышав это, Милена почувствовала себя не в своей тарелке и, сказавшись больной, ушла с выпускного. Отец Снежаны, вне всякого сомнения, был преступником и заслуживал серьезного наказания. Как и все прочие личности, которых взяли в городе.

Но о связях дядьки-дипломата с иностранными разведками она ведь все выдумала — под массивным нажимом Гордиона! Получается, что из-за ее россказней под следствием оказался невинный человек.

Она попыталась довести это до сведения Гордиона во время их следующей встречи (была жара, Экарест изнемогал от зноя), но тот и слышать ничего не пожелал.

— Не мути воду, Милена! Понимаю, тебе жалко подругу, однако ее дядька уже дал признательные показания. Он не только на ЦРУ работал, но еще и на австрийцев и, как ты правильно предположила, французов. Вот ведь скот!

Милена смолкла. А что, если дядька и в самом деле был шпионом и она, обвинив его в предательстве Родины, попала пальцем в небо. Или все дело в том, что показания были сфабрикованы, вернее, выбиты из дядьки… О методах КГБ, в особенности в эпоху грозного маршала Хомучека, Милена была наслышана.

— Так что не забивай голову всякой ерундой! Дядька — отработанный материал. Кстати, благодаря тебе я иду на повышение. Однако по-прежнему буду тебя курировать. Ты — крайне ценный кадр!

Раньше его слова стали бы бальзамом на душу, но теперь Милена отчего-то ощущала себя премерзко.

— Его расстреляют? — спросила она упавшим голосом, а Гордион ответил:

— Приговор вынесет справедливый герцословацкий суд. Но я же сказал, что тема закрыта. Итак, у меня для тебя радостные новости. Будешь учиться в Институте международных отношений. Пробить тебе там место было ой как непросто, однако отправлять тебя в какую-то филологическую глушь было бы просто глупо. Ты отлично зарекомендовала себя в деле о шпионаже в МИДе, поэтому надо использовать твои таланты на полную катушку!

Милена поняла: Гордион хочет, чтобы она опять помогала ему фабриковать дела, при помощи которых он сам делал карьеру.

— А может, все-таки лингвистика? Потому что в Институте международных отношений я не потяну. У меня английский никакой, а немецкий еще хуже…

— И поэтому хочешь идти именно на лингвистику? Тебя уже зачислили. А языки подтянешь, к тому же ты туда не столько учиться идешь, сколько Родине служить! Чует мое сердце, что там полно потенциальных шпионов! Или шпионов настоящих.

Милена, вздохнув, смирилась с выбором Гордиона. Что же, если ему нужны шпионы… Но она дала себе слово, что изобретать сведения, даже несмотря на давление со стороны куратора, никогда больше не будет.

Или, во всяком случае, постарается.

— А как насчет карьеры фотомодели? — спросила она. — Вы же обещали!

Гордион окинул ее скептическим взором и произнес:

— А не переоцениваешь ли ты себя, милочка? Впрочем, почему бы не позволить тебе работать на два фронта — институт и столичный бомонд? Там ведь тоже ренегаты и хулители нашей славной системы окопались. Ладно, попробую что-нибудь сделать.

* * *

Впрочем, Гордион не торопился сдержать данное слово, так что Милене пришлось еще несколько раз напомнить ему об обещании. В Институте международных отношений она чувствовала себе крайне неуютно: на курсе учились дети очень влиятельных родителей, а также представителей нарождающегося класса предпринимателей, у которых была куча денег.