Много раз хотелось Борису прийти к крутым самому. Но поначалу боялся, помнил, как те наказывают за ослушание. Не хотел, чтобы и ему вломили по самые, и ждал, когда Герасим сам замолвит за него словечко крутым, но тот не спешил, а время шло. Оно изменило многое в жизни каждого. И теперь уже Борису стало не до крутых. Хотя встречи с ними не миновал.

Его, подросшего, раздавшегося в плечах, остановил Сашка. Спросил, чем занят Борис, как дышится ему рядом с отчимом, что решил на будущее, и, улыбнувшись уголками губ, сказал тихо:

— Взрослей, пацан! И не скользи на тропке. Не сбивайся. Определяйся попрочнее в жизни. И если устоишь, не зря с нами тусовался…

Нет, он не приглашал навестить. Даже в будущем не пообещал дружбу иль поддержку. Он просто расспросил. А для чего? Борис так и не понял.

…Как тихо в доме. Уютом и теплом дышит каждый угол. Все спят. В доме давно никто не кричит и не ругается. Успокоилась Наталья. И только Герасим все еще вскакивает по ночам, долго курит у окна на кухне, о чем-то думает или вспоминает.

Вот и опять он крадется из спальни. Босиком, тихо, придержал дверь, чтоб стуком не разбудить Наталью.

Войдя на кухню, удивился:

— А ты чего не спишь?

— Не хочется.

— Случилось что-нибудь? — присел рядом.

— Пока нет.

— А что тревожит?

— Разговор один есть к тебе. Но не знаю, с чего начать.

— Давай с главного, — предложил серьезно.

— Я заявление в училище написал. Хочу узнать об условиях приема.

— Мне все известно. Опередил тебя немного. И уже получил ответ. Ты не сирота. А у них это условие — одно из первых. Если и после того захочешь в военку, поступай в училище, Поверь, служба везде одинакова, во всех войсках. Лишь небольшое различие в форме, ты сам скоро перестанешь его замечать. Так что не гори Суворовским училищем, другие ничуть не хуже. И условия почти одинаковые. Что одних, что других в случае хреновой обстановки выгребают всех до единого и не смотрят, кто ты — недавний офицер иль командир, которому до пенсии осталось меньше месяца. И если ты не дорожишь своей жизнью, Иркой и нами, иди! Держать таких бесполезно. А ты еще и сбежать можешь, не простившись. — Толкнул локтем: — Однако, честно говоря, хоть и тяжко, но дорого мне упрямство твое. С него и начинается мужчина…

Наталья теперь не могла спокойно уснуть и ворочалась с боку на бок. Еще бы! Ее единственный сын, лопоухий и губастый Борька, решил поступать в военное училище и уже начал собирать документы. Их немало. Каждая справка должна быть заверена, будто Борьку готовят в космос. А когда их собирать? Вон вчера в школе полдня потеряла, пока дождалась директора. Он должен был выдать характеристику на сына. И выдал! С такой, кроме зоны, никуда не возьмут. Целый час ругалась. Потом уговаривала и все же выплакала. В этой характеристике директор не написал, что Борька за хулиганское поведение еще в младших классах подвергался принудительным приводам в милицию, а также был замечен в контактах с наркоманами и девицами легкого поведения…

Правда, добрых слов о сыне в характеристике не было. Но хотя бы основные упреки удалось убрать.

В свидетельстве об образовании есть всякие оценки. Ну, тут ничего не поменять. Директор, отдавая документы Борьки, от радости чуть не плакал. Наталью голубушкой называл, в благодарностях утопил. Крестился и желал удач.

Все понимала баба и знала, что ее сын далеко не подарок. Но все ж свой! Самый дорогой, любимый и лучший ребенок в мире. Ее в этом никто не смог бы переубедить. Каждая мать — львица и за свое чадо пойдет на все.

Борька теперь жил ожиданием. Он стал покладистым, но, как и прежде, раздражался, если его ругали. Он не терпел нотаций, считая их придирками, и отчаянно огрызался, защищал себя от всяких нападок. Борька знал, что в училище ему придется сдавать вступительные экзамены, и усиленно готовился к ним.

— Сынок! Завтра с утра тебе в поликлинику на анализы, а потому пойдешь натощак. Кровь завтра будут брать, — предупредила Наталья. И продолжала собирать справки Борису для поступления.

Герасим молча следил за всеми приготовлениями. На душе было тревожно.

Нет, Борька даже на улицу не выходил. Сидел дома, обложившись учебниками, не докучая никому. Он лишь вечером выходил во двор подышать свежим воздухом, да и то ненадолго. Парнишка еще жил дома, а мыслями уже был далеко отсюда. И очень поспешил за заключением врачей, обследовавших его.

Бориса завели в ординаторскую. Заведующий поликлиникой глянул на паренька поверх очков, покачал головой и сказал грустно:

— Рад бы вам помочь, молодой человек, но не могу выдать требуемую справку. Нельзя с такой болезнью поступать в военное училище. Не возьмут. Даже если бы здесь закрыли глаза на это, там вас проверят военные медики и отправят обратно.

— Что за болезнь? — не поверил Борька своим ушам.

— Сахарный, диабет. Служить в армии тоже нельзя! И вообще желательно без стрессов. Иначе…

Врач не договорил, Борька понял без слов.

Домой он вернулся раздраженный, злой. Не раздеваясь, лег в постель и, уткнувшись лицом в подушку, плакал навзрыд.

Герасим вошел позвать его пообедать, но парнишка отказался резко. И отчим подошел к нему:

— Что стряслось?

— А ничего! Училище накрылось! — ответил глухо.

— С чего это? — удивился Герасим.

— Сахарный диабет нашли. Сказали, что с этим заболеванием только дома сидеть.

— Ты из-за этого расстроился? Вот чудак! Среди людей полно диабетчиков. Никто особо не сетует. Выучились, работают нормально, имеют семьи. Другой бы на твоем месте радовался — в армию не возьмут, нынче за такое большие деньги отдают. А ты воешь, глупыш!

— Да что ты мне других в нюх суешь? Они по-своему бесятся. Я хотел в армию, а меня отбросили как нечисть! Что теперь делать, когда на мне клеймо? Никуда не годен…

— Не неси чушь! Поступай в техникум или заканчивай школу — ив институт. Кроме тех, где военка основа всему, нигде тебе не откажут. Не свет клином на твоей армейке, — успокаивал отчим, но Борька не слышал.

Вечером он вышел из дома и, ничего не сказав Герасиму, сел в автобус, поехал в центр.

«Наверное, к Ирине умотал?» — решил человек, глянув вслед.

— Не стоило его сегодня отпускать из дома, — упрекнула Наталья мужа, когда вернулась с работы. Было уже темно, Борис не возвращался, и в доме стали нервничать.

— Где его носит? — вырвалось у Герасима невольно, когда стрелки часов подошли к полуночи. — Может, Ирке позвонить?

— В такое время неудобно, — заметила Наталья.

— Что тебе неудобно, то мне простительно! — набрал номер Герасим, но никто не поднял трубку. — Наверное, гуляют.