— Нет там места его брехне. Свой молча угождает! — смеялась баба.

Но как-то раз пришла Наташка в формовку, по работе. А Федя, улучив момент, обнял ее сзади и ухватил за сиськи.

Ну и получил он за свое озорство. Наташка взбрыкнула и отбросила нахала в угол на мешки с мукой. Тут же вдавила в них, надавала по морде, по спине и заднице руками и пинками. Весь пол протерла Федей да еще пригрозила:

— Еще раз полезешь, в тесте утоплю! Клецку из тебя, лысого козла, изображу! Все зубы выбью гаду!

Ох и потешались бухгалтерши над Федькой после той трепки! Сам мужик, запомнив тот урок, никогда больше не приставал к бабе. Он панически боялся ее и уважал.

Наталья ничего не рассказала Герасиму. Не знала, как тот поймет и отреагирует. Но тому рассказали рабочие — псе подробно, не упустив ни одной детали. Мужик лишь

довольно улыбался. Ему льстило, что Наталья верна ему и помнит о нем всюду.

Герасим незаметно стал полным хозяином дома. На нем держалось все. Наталья привыкла к тишине и покою. Знала, Герасим в своих руках удержит всех.

Но в тот день он поехал в деревню за Борькой. Наташка, вернувшись с работы, принялась прибирать в доме и не увидела человека, промелькнувшего под окном.

Николай вошел в дом без стука. Тихо прикрыл за собой двери, огляделся. Наташка моет полы. Кроме нее, в доме нет никого. Он налетел на бабу коршуном. Наташка ничего не успела понять, сообразить, она испугалась. Откуда он взялся? Свалился с потолка?

Кофта порвана, юбка задрана, содрано нижнее белье. И Николай уже вот-вот…

— Нет, сволочь! Уходи! Не смей!

— Киска моя! Ты даже не расписана с ним. Он не хочет! А я хочу тебя! Я люблю! У нас сын! А он кто тут? Чужой! Мы родные, ты моя, и Борька мой! Ну куда ты? Тихо!

— Я те, родному, сейчас так вмажу! Все напомню хорьку! Выметайся вон! — вырвалась баба из рук Николая. За все годы первый раз увидела его трезвым.

— Давай поговорим! — предложил ей, уже успев оправиться от внезапного.

— Не о чем нам трепаться! Проваливай! — указала на дверь.

— Наташа, выгнать успеешь. Да и сам я уйду, если пойму бесполезность встречи. Но нас связывает прошлое и сын. Чужой меня не заменит, сколько ни старайся. Я — родной отец Борьки. А этот — временный хахаль. Прощу его тебе, так и быть. Но и ты не тяни! Хочешь, я выкину Гераську из дома? Он третий лишний! Видишь, я совсем трезвый!

— Надолго ли? — отмахнулась баба.

— Я вылечился. Меня закодировали. И я устраиваюсь на работу. Мы будем жить вместе, одной — семьей, все родные друг другу. Слышь, Натка! Я так скучал по тебе! Ни одной бабы, кроме тебя, не имел! За все годы не изменил ни разу. — Схватил бабу за плечо, рванул к себе, прижал, облапал. — Теплая моя, пышечка! Какая ты своя, родная!

— Повел в спальню. Но баба, расслабившись, вырвалась из рук Николая.

— Не приставай! Где раньше был? Как я уговаривала и умоляла тебя? Ты извел меня и сына! Все грозился убить и добился: мы отказались от тебя навсегда. Ни простить, ни забыть не сможем. Ты слишком большой негодяй. Ни поверить, ни простить не смогу! Уходи!

— А сын? Что скажет он?

— Борис свое сказал давно. Он ненавидит тебя.

— Не верю!

— Завтра приедет из деревни, спроси сам.

— Наташка! Неужели ты все забыла? Ведь я уже не пью. Мы вернемся в нашу молодость, станем прежними, молодыми и счастливыми. Даю слово, я никогда больше не обижу тебя!

Наташка слушала, а перед глазами снова встала та ночь. И снег по колено, и лютый мороз, и больной сын, выброшенный из дома родным отцом. Вот он теперь клянется, что не будет обижать. За прошлое даже не извиняется! «Он мне простит хахаля… Нет, ну не падаль?»

— начинает трясти бабу.

— Натка! Ну кого нам бояться? Это смешно… — Пытается развернуть к себе, но жесткая пощечина отбрасывает к стене.

— Слышь, ты, сморчок! Не хватит ли домогаться? Сколько перетерпели от тебя, и снова хочешь втащить нас в то болото, чтоб в нем и задохнулись? А ну пошел вон, облезлый кобель! Он не изменял и любил! До сих пор душа в синяках, память в шишках! Отваливай, пока пиздюлей не навешала! Линяй, говно! — Открыла с треском двери и двинулась на Николая.

— Была ты дурой, ею и осталась!

Баба так огрела каталкой по хребту, что мужик с воем выскочил на крыльцо и без оглядки подлетел к калитке. Наталья закрыла двери на крючок и на засов.

— Фу-у, выкинула засранца! — Убрала со лба мокрую прядь, присела к столу, подперев щеку кулаком, и заревела тихо.

Из дому выгнала. Получилось. А вот как выкинуть его из сердца и памяти? Сволочь и негодяй! Но почему он снится ночами и теперь, зовет в березовую рощу, к реке и на озеро. Она идет, во сне все еще любит его, одного-единственного, первого…

Наташка взяла сигарету. Редко курит женщина, лишь когда тяжеленная ситуация берет за горло и небо кажется с овчинку. Нечем дышать! А жизнь тоже не радует.

Вот и рассталась с Николаем, остановив свой окончательный выбор на Герасиме.

Конечно, не с добра дала она тогда объявление в газету. И мужик откликнулся. Не ахти что. Корявый с виду, молчаливый, он долго присматривался к Наташке и Борьке. Случалось, на первых порах вспыхивал от дерзостей сына, выскакивал пулей на крыльцо или во двор, подолгу курил, успокаивался. Обиду он помнил долго. Но умело сдерживал себя.

Наталья думала, что Герасим, пожив пару месяцев, сбежит от них без оглядки. Именно на это рассчитывал Борис. Он выживал отчима методично, старательно вредил ему. Никак не хотел признавать чужого мужика, долго не называл отчимом, а только мамкиным хахалем.

Женщина устала от их неприязни и ссор. Все осложнялось тем, что к Герасиму она еще не успела привыкнуть, именно на этом умело играл Борис. Будь у мужика поменьше выдержки, давно бы плюнул на все и сбежал.

Наташа знала, как беспокоен по ночам Герасим. Ворочается, часто просыпается, но терпит, заставляя себя привыкнуть к семье.

Нет, он никогда не баловал бабу деньгами, но и не прятал от Натальи деньги. Покупал ей обновки, подарки. Он сам вел бюджет семьи и никогда не жаловался на нехватки. Герасим встречал ее с работы, вез домой самой короткой дорогой. Его коробило, когда Наталья начинала говорить об отчетах, нагрузках и усталости к концу дня.

— Наталья, давай не будем забивать голову друг другу. Я тоже устаю, но не докучаю тебе. И ты, уходя с работы, забывай о ней. Я не люблю обывательщины, — обрывал хмуро. И добавлял: — Не люблю пустых жалоб. Тем более что твоя работа самая бабья! На ней не надорвешься и не простынешь. — И отворачивался недовольно.

— Да ведь я не сетую! Поделилась с тобой, — замолкала Наталья и старалась не заговаривать о работе.

Наталья сама себе не хочет признаться, что именно женщины на работе убедили ее вспомнить о том, что она еще молода и, покуда неплохо смотрится, нужно подумать о будущем.