Это был жестокий вердикт, но спокойная оценка жены озаботила Ричарда еще больше, потому что Беренгария по природной доброте старалась толковать сомнения в пользу обвиняемого и не была склонна драматизировать или преувеличивать.

– У него вид совсем не царственный, – сказала тогда она. – Совсем не как у тебя или у моего брата Санчо, и поначалу я не понимала, почему люди так боятся его. Но его глаза… Ричард, я понимаю, что это звучит глупо. Но когда я заглянула в его глаза, мне показалось, что я смотрю в бездну.

Ни единой ночи не знал Ричард покоя от своих мрачных мыслей. Фридрих и Лео пробирались к нему поговорить и приводили кузена Ульриха, молодого герцога Каринтийского. Они хотели, чтобы он рассказал Ульриху, как в одиночку бросал вызов армии сарацин под Яффой, и вольно переводили эту историю кузену, латынь которого была в лучшем случае зачаточной. Лео изрядно оттаял с момента последней их встречи, и Фридрих вскоре объяснил почему: их очень порадовало, что английский король извинился перед отцом за поруганное знамя. Это удивило Ричарда, но, слушая болтовню ребят, он вскоре сообразил, в чем дело. Леопольд уцепился за выраженное королем сожаление за несостоявшийся тогда разговор и ради сыновей распространил его на весь тот неприятный случай. Спасать честь герцога Ричард не собирался, но ему нравились Фридрих и Лео, и он не видел причины развенчивать ложь, которая явно так согревала души ребят. Те полагали, что худшее позади, что император согласится на выкуп и Львиное Сердце отправится вскоре в родные края. Но Ричард списывал это на счет естественных для юности оптимизма и легкомыслия. Мальчики разоткровенничались настолько, что по секрету поведали о желании их матери ехать с ними в Регенсбург, потому что она очень дружна с супругой Генриха, императрицей Констанцией. Однако отец настоял, чтобы жена вернулась в Вену, что ее жутко огорчило. Ричард подзуживал их к разговору, пытаясь выведать, почему Леопольд не разрешил супруге навестить императорский двор. Ему это не нравилось: не подозревает ли герцог, что там произойдет нечто, чего Елене лучше не видеть?

Собираясь уходить, ребята наскоро посовещались между собой, и Лео объявил, что они хотят поделиться новостью. Император распорядился, чтобы спутников короля тоже доставили в Регенсбург. Граф Мейнхард привезет восьмерых, захваченных в Удине, Фридрих фон Петтау отвечает за шестерых, взятых во Фризахе, а отец велел переслать тех троих, которых держат в Вене. Мальчики с улыбкой смотрели на Ричарда, явно полагая, что известие обрадует его. Только вот ему меньше всего на свете хотелось услышать, что его люди тоже окажутся в сплетенной Генрихом паутине. Леопольд рано или поздно отпустил бы их, хотя бы ради очистки совести. А вот для Генриха их судьба не стоит и гроша.

Наступил праздник Богоявления.

– Регенсбург, – сказал Гюнтер, придержав коня рядом с Ричардом, и растопырил обе ладони, дав понять, что до места назначения осталось десять миль.

Учитывая это, Ричард изумился, когда они, проскакав несколько миль, остановились в замке, тогда как без труда могли добраться до Регенсбурга до наступления темноты. Подобно Дюрнштейну, эта твердыня угнездилась на утесе высоко над Дунаем. Могучий, мрачный ее силуэт обрисовывался на фоне затянувших зимнее небо снеговых туч. Чуть позднее Хадмар сообщил королю, что замок известен как Донауштауф, или Штауф-на-Дунае. Владеет им епископ Регенсбургский. Но еще прежде ничего не знающего пленника без слов препроводили в верхние палаты. Только отворив ставни и увидев, как Леопольд со свитой уезжают, Ричард сообразил, что австрийцы оставили его здесь, а сами продолжили путь к Регенсбургу. Это озадачило его, даже сбило с толку: разве не мечтал Леопольд похвастать своей добычей перед императорским двором? Но дать ответа на возникающие вопросы никто не мог, только говорящие по-немецки стражники. Королю никогда не составляло труда найти взаимопонимание с солдатами; не сомневался он в способности расположить к себе и этих австрийских пехотинцев, не разделяй их только этот злосчастный языковой барьер.

Той ночью он спал мало, и был как на иголках весь следующий день, ожидая, что в любую минуту приедет Гюнтер и повезет его к Генриху. Но этого не случилось. На второй день маятник его настроения резко качался от беспокойства и отчаяния к гневу и обратно. Караульные настороженно наблюдали, как король мечется из угла в угол, бормоча что-то про себя. Постоянное напряжение так измотало Ричарду нервы, что у него разыгралась страшная головная боль. Он рано лег, потому что заняться было нечем. Но едва сумел заснуть, как был разбужен громким стуком в дверь.

Стражники поспешили сдвинуть засов, и в комнату ворвался Хадмар, бросил что-то по-немецки, отчего караульные удивленно воззрились на него.

– Тебе немедленно нужно одеваться, потому что сегодня же ночью мы уезжаем, – сказал он пленнику.

Ричард сел и впился в него взглядом.

– Уезжаем куда? Поздновато как-то наносить визит Генриху.

Хадмар скривился и скомандовал охране что-то еще.

– Мы едем не в Регенсбург, – сказал он. – Мы возвращаемся в Австрию.

– Нет, – отрезал Ричард так решительно, что караульные обернулись на него и вытаращились, хотя ни слова не понимали на латыни. – Я никуда не поеду, пока вы не скажете мне, что происходит.

Министериал нахмурился:

– Сейчас не время для споров. Герцог ждет внизу, во дворе, и он хочет, чтобы мы немедленно спустились.

Когда Ричард не двинулся с места, Хадмар продолжил нетерпеливо:

– Ты не в том положении, чтобы упираться. Нужно ли мне напоминать, что я могу увести тебя отсюда силой?

– Ты считаешь, что отдав своим людям приказ одевать меня против воли, ты достигнешь цели? – Ричард ухмыльнулся. – Поскольку в твои намерения не входит выволакивать меня голым на снег, лучше расскажи мне немедленно что к чему. Что не так с Генрихом?

Хадмар колебался недолго.

– Мой герцог и император не сошлись на условиях твоей передачи, и Леопольд опасается, что Генрих пошлет людей захватить тебя. Герцог полагает, что продолжать переговоры лучше на расстоянии. Ну, теперь-то ты сделаешь, что я прошу? Бога ради!

Ричард кивнул и, спустив ноги