тогда, что пройдет немного времени и я стану политруком Красной Армии, в ее рядах пройду от Орла до берегов Балтики, прослужу в ней около тридцати лет. Да и о том, что доживу до рассвета, не думал в ту ночь.

В популярной песне говорится: «Последний бой – он трудный самый»; для нас самым трудным был первый бой под Алексеевкой. Боевое крещение дивизии стало для многих ее бойцов и героическим и скорбным финалом. 24 февраля 1943 года мы пошли в атаку на сильно укрепленную высоту и оставили в долине перед ней сотни своих друзей. Среди них было немало недавних революционеров-подпольщиков, в том числе рядовой автоматчик Айзикас Лифшицас, в тридцатые годы член секретариата ЦК Коммунистической партии Литвы. За иными из полегших под Алексеевкой коммунистов-революционеров буржуазная охранка охотилась десятилетиями. Кто мог предположить, что свой «последний и решительный бой» с фашизмом они примут на русской, советской земле?

Вероятно, ни в каких других условиях слово и дело не оказывались столь неразделимыми, как в дни войны. Политработники вечером учили бойцов храбрости и отваге, а назавтра в бою подтверждали свои слова собственной жизнью. В числе первых погибших в дивизии был замполит Пранас Гужаускас, член партии с 1925 года. Под Алексеевкой он повел в бой солдат своего батальона.

И хотя ему и не довелось увидеть деревню, освобожденную в результате этой атаки, сражался он за нее так, будто это был его родной хутор в окрестностях Векшняй. А солдат соседнего батальона поднимал в атаку другой коммунист, также бывший подпольщик, депутат Верховного Совета СССР Стасис Филипавичус. С первого до последнего боя политработники шли в первых рядах атакующих бойцов, они заслужили моральное право на высокие слова, которыми напутствовали солдат на смерть и бессмертие. Когда подводили в конце войны итог нашим потерям, мы с горечью в сердце вспоминали имена Пранаса Гужаускаса, Иоселиса Вольфсонаса, Балиса Кирстукаса, Альфонсаса Кудлы, Айзикаса Лифшицаса, Виталиуса Толкявичуса, Ионаса Юрявичуса, десятков других преданных сыновей партии и комсомола. Их личный подвиг стал высшим проявлением партийно-политической работы на фронте.

Тяжелое ранение на год вывело меня из строя; свою дивизию я догнал весной 1944 года в районе Великих Лук. И несмотря на то, что вокруг было много незнакомых мне лиц, а имена старых боевых товарищей вспоминались часто скорбно, вполголоса, я чувствовал себя как человек, вернувшийся в родной дом.

Наступило лето, последнее лето войны. Дивизия находилась под Витебском в составе войск 1-го Прибалтийского фронта. Началась Белорусская операция. Прорвав вражескую оборону, мы ежедневно продвигались на десятки километров, все больше приближаясь к родному краю. На пути – сожженные оккупантами деревни, густым бурьяном отмечены места, где до войны стояли дома, цвели сады. Составляя донесения в политотдел дивизии, мы только по карте устанавливали названия населенных пунктов, которые прошли. На местности мы их не видели. Лишь однажды после Полоцка на нашем пути оказалась целой деревня Шарковщина. С удивлением и радостью мы увидели неразрушенные дома и людей. С волнением они рассказывали о партизанах, благодаря которым остались в живых.

Дальше была Литва.

Наступили незабываемые встречи солдат и офицеров с родными и близкими, за судьбу которых мы волновались все эти долгие военные годы. Волновало и горе тех, кому не суждено было найти своих. Пять братьев Матуленисов прошли всю войну и остались в живых, а вернувшись в родную деревню, узнали, что родителей-стариков убили оккупанты и их пособники – буржуазные националисты. На месте отчего дома – горькое пепелище. Враги не могли простить им, убежденным коммунистам, бойцам Красной Армии, и отомстили таким нечеловеческим образом. Помню, узнав об этом, я молча обнял своего товарища, агитатора полка Эдуардаса Матулениса, вытащившего меня, раненного, с поля боя в памятном феврале сорок третьего. Мне ничего не надо было говорить ему: слова были излишни – вернувшись на родину, я тоже не нашел никого из оставшихся там близких.

Честно говоря, своим друзьям и самому себе в некоторых ситуациях того времени трудно не удивляться. Непонятно, как нечеловечески сдержанно воспринял я тогда весть о гибели матери, отца, братьев. Мать, жившую на хуторе, почти на самой границе с Германией, буржуазные националисты расстреляли в первые дни войны. У нее на руках погиб и мой младший брат, мальчонка с пушистыми белокурыми волосами. Отец был отравлен газом убежище каунасского гетто; он продержался здесь почти до самого освобождения города нашими войсками. Не узнал и, должно быть, так и не узнаю я обстоятельств гибели второго брата. В последний раз я видел его 22 июня 1941 года. Он пришел в Вильнюсский горком комсомола ко мне, секретарю, и попросил дать оружие и боевое задание. Я направил его в отряд, охранявший городскую электростанцию. На крыше этого здания, выстроенного в начале века, стоит прекрасная женская фигура с фонарем в руках – аллегория света. Сейчас мне бывает больно проходить мимо этого здания. Тогда же, в сорок четвертом, свое неимоверное по обычным меркам горе я спрятал где-то в самой глубине сердца. Только при первой возможности испросил разрешения на скорейшее возвращение из эвакуации в Вильнюс жены и маленького сына. А сам пошел воевать дальше, рядом с братьями Матуленисами, другими солдатами и офицерами дивизии, которой еще предстояло освобождать большую часть Литвы. На войне как на войне…

После освобождения Вильнюса войсками 3-го Белорусского фронта ЦК Компартии Литвы и правительство республики начали подготовку и проведение мобилизации в освобожденных районах. Если вначале дивизия состояла в основном из добровольцев, которые сознательно выбрали трудный путь борьбы с оккупантами, то теперь она пополнилась мобилизованными солдатами. Боевая подготовка и особенно партийно-политическая работа в этот период имели свои особенности и специфику, обусловленные, в частности, обострением классовой борьбы в республике, конкретной ситуацией на фронте. Командование и политотдел, всех офицеров, политработников, естественно, волновал вопрос: какими будут эти люди нового пополнения? Ведь надо было дать им в руки оружие, вести их в бой.

Внимательно изучая вновь призванных, мы с удовлетворением убедились, что многие среди них радовались возможности стать советскими солдатами. Большое значение имело то, что они были очевидцами зверств гитлеровцев и их прислужников, сами пережили ужасы и жестокости оккупации. Они шли в Советскую Армию, чтобы отомстить фашистским палачам. Однако были и такие, которые хотели скрыть свои преступления перед народом или, получив оружие, уйти в националистические банды. Это требовало от нас особой бдительности. Подавляющее большинство солдат нового пополнения ранее не прошло военной подготовки и, конечно, не имело боевого опыта. Естественно, что в этот период боевая подготовка и партийно-политическая работа велись особенно активно.