выступал перед солдатами в частях и подразделениях. Это помогло и ему лучше понять исторический смысл тех событий, участником которых он стал.

Судьба генерала перекликалась с судьбами рядовых. Юргис Банчкус родился и вырос в Клайпеде, работал слесарем в судоремонтных мастерских. В марте 1939 года для него, как и для многих других литовцев, начались тяжелые времена. Летом 1940 года он бежал в Шяуляй, устроился на кожевенный завод, а через год и сюда пришли фашисты. Юргис поддерживал связь с подпольщиками, партизанами. Его схватили гестаповцы, пытали, девять месяцев держали в Шяуляйской тюрьме, приговорили к расстрелу. Банчкусу вновь удалось бежать, скрывался у крестьян, дождался прихода Красной Армии и солдатом Литовской дивизии участвовал в освобождении родной Клайпеды.

Жизненный путь генерала и солдата, другие примеры из биографий бойцов представляли важный аргумент в наших беседах с молодыми солдатами. Много рассказывали мы им и о воинах других частей и соединений, отличившихся при освобождении Литвы. Правдивое партийное слово, личный пример коммунистов в бою, искренняя забота о нуждах бойцов оказывали большое влияние на их морально-политический облик. Командование справедливо отмечало, что наступательный порыв воинов в Жямайтии и освобождение Клайпеды, стойкость и упорство, проявленные ими в кровопролитных сражениях, были итогом хорошо налаженной, активной боевой и политической подготовки.

Политработа на фронте предполагала и работу над самим собой, проверку и воспитание своих собственных человеческих качеств, которые никогда и нигде не обнажаются так остро и однозначно, как на границе жизни и смерти. В такой обстановке необходимо быть постоянно предельно требовательным к себе, суровым и честным. Ведь каждый наш миг содержал в себе что-то от последнего причастия, от исповеди перед смертью. И в то же время он всегда оставался временем мечты, надежды, самого серьезного жизненного испытания. Без веры в день завтрашний невозможно идти и поднимать в атаку. И это было, пожалуй, основным содержанием нашей каждодневной партийно-политической работы. В твердой уверенности, чуткости политработника, парторга, комсорга, пропагандиста остро нуждались и совсем еще молодые ребята, на которых шинель смотрелась так, будто они только что вышли из вещевого склада, и бывалые бойцы, прошедшие огонь и воду, наглотавшиеся пыли тысячекилометровых фронтовых дорог. Ведь на душе любого человека может быть смутно, а война постоянно давала для этого много поводов.

Ранней весной 1945 года мы вели бои с окруженной в Курляндии, между Тукумсом и Лиепаей, гитлеровской группировкой. Помню, как во время одного из боев моему комбату Макашову осколком снесло два пальца левой руки, осколки засели и в ногах. А спустя несколько недель я получил от него, уже из госпиталя, такое письмо (он всегда называл меня Сережей): «Здравствуй, дорогой мой Сережа! Мой горячий привет тебе и наилучшие пожелания в твоих боевых делах и личной жизни. Сережа, я нахожусь в госпитале в Радвилишкисе, но письма не писал лишь потому, что я за это время сменил четыре госпиталя и все в этом городе. Сережа, по радио я слышал о ваших боевых делах и очень жалел, что я не мог участвовать в них вместе с тобой, мой дорогой Сережа. На ногах раны полностью закрылись, но из левой ноги будут извлекать осколок, на левой руке еще в медсанбате ампутировали первый и второй пальцы, но остаток первого пальца до сего времени гноится.

Сережа, пиши подробно обо всем и больше о себе, а также напиши мне по-дружески – возвращаться ли мне в дивизию или нет? До свидания, будь здоров и невредим, крепко целую тебя. Миша».

Макашов вернулся в дивизию, и мы воевали с ним до конца войны. В первый же послевоенный год, собрав в маленьком деревянном домике на окраине Вильнюса, где он поселился, всю свою семью, приехавшую с Орловщины, Миша поднялся и неожиданно сказал:

– Я поднимаю тост за своих двух отцов. За покойного отца, который дал мне жизнь, и за моего замполита, который постоянно сохранял мне эту жизнь.

Данный эпизод, возможно, не стоил бы упоминания, но в нем есть что-то такое, что передает чувство ответственности, которую ощущал и действительно нес на войне каждый из нас, политработников любого уровня, за своих боевых товарищей, всех без исключения, как сейчас принято говорить: от солдата до маршала.

Нам, политработникам, положено было быть с бойцами во всех переделках, владеть собой и уметь поддержать других. И как символ политработы на войне сохранился в моей памяти эпизод боя севернее Кяльме в октябре 1944 года. С костела гитлеровцы вели по нашему батальону плотный пулеметный огонь. Из-за кустарника дали несколько залпов немецкие шестиствольные минометы, издававшие противный скрипучий звук. Роты залегли. Тогда парторг батальона Ионас Мицкявичус, старый революционер-подпольщик, поднялся во весь рост и пошел на вражеские позиции. Ветер сорвал с головы пилотку, широко развевались его седые волосы. За ним в стремительную атаку поднялись бойцы, ворвались в траншеи противника, захватили минометы. Путь вперед был открыт.

Прошли уже десятилетия, а у меня перед глазами до сих пор стоит фигура вытянувшегося во весь рост седого парторга – величественная, как памятник, как строгая поэтическая строка А.Межирова: «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!»

За этим порывом, за силой нашей убежденности были постоянные раздумья, мысли и чувства, далеко не всегда однозначно веселые. Не могу удержаться, чтобы не привести строки из последнего письма, которое я отправил жене с фронта 7 мая 1945 года: «…сейчас лягу на койку и пролежу до утра без сна, а завтра, как всегда, пойду на передний край, к бойцам, и никто из них не подумает, что этот спокойный, строгий офицер с трудом сдерживал себя от рыданий, вспоминая, думая о своей любимой…

Стало тяжело. Я закурил сигарету и вышел из землянки. Темно, темная ночь. Она освещается только ракетами, разрывами мин и снарядов. По ним можно определить передний край на многие километры. Передний край не спит, ни один боец, командир не может заснуть. Впереди, в 80—100 метрах, немец, он делает вылазки, чтобы захватить у нас «языка», малейшее притупление бдительности может стоить жизни. Идет война беспощадная, кровавая. Без устали стрекочут пулеметы, автоматы. Немцы стали беспокоиться последние дни, все время пускают ракеты, стреляют, вот сейчас вышел их танк, бьет прямой наводкой через бугор, где моя землянка. Они ждут нашего наступления. И дождутся… Надо их прикончить и здесь. Слишком истосковалось сердце…»

Для меня война кончилась 8 мая 1945 года, когда над вражескими позициями, расположенными напротив нашего батальона, был поднят белый флаг. Это были последние сражения дивизии в Курляндии на территории соседней братской Латвии. Курляндская группировка фашистов была одной из сильнейших, оставшихся