Воскресенье, 2 ноября

Сегодня Билли позвонил мне в восемь тридцать. Когда он вернулся к себе, то обнаружил, что санитары пакуют его вещи, потому что утром в понедельник его повезут в окружную тюрьму [где он пробудет до слушания по пересмотру дела]. Его вещи полежат в приемном отделении, пока не станет ясно, уезжает он насовсем или вернется. Он хотел, чтобы я завтра забрала из больницы часть вещей. Он был расстроен и сказал, что не вполне сплавлен и опасается проблем, если кто-то из его личностей проснется в тюрьме и запаникует, не поняв, что это всего на несколько дней.

Понедельник, 3 ноября КАТАСТРОФА!

Департамент психиатрии постановил направить Билли в центр судебной психиатрии в Дейтоне, который построили на смену Лиме. С тех пор как в мае туда набрали персонал, Билли слышит про него всякие ужасы. В департаменте полагают, что прокурор Джеймс О’Грейди не станет возражать против Дейтона, и они без проблем уберут Билли из Лимы. Причем это будет считаться внутриведомственным переводом, и отпадет необходимость в судебном слушании.

Я пришла в час дня и узнала, что утром Билли оделся в парадный костюм и уже готовился пройти в автозак, но Хаббард вдруг объявил: «Миллиган никуда не поедет».

Билли спрашивал, что происходит, и санитары выведали про рекомендацию отправить его в Дейтон…

Когда Билли вышел ко мне в час дня, он был убийственно спокоен, но руки его дрожали и пульс зашкаливал. Не припомню, чтобы я раньше разговаривала с этой его личностью, поэтому назову ее «м». Казалось, он окончательно смирился, что это конец. «м» сказал, что не злится на Линднера за предательство – но ужасно злится на себя за то, что ему поверил. Вообще-то это не «м» поверил Линднеру, а двое других. рейджен, например, никогда Линднеру не верил, ни единому слову. рейджен мечтал пырнуть его ножом в спину. Билли потребовал, чтобы Голдсберри прекратил добиваться слушания.

– Я ухожу, – сказал он. – Решение было единогласным.

Он имел в виду, что все погрузятся в сон. Я заметила ему, что он принимает скоропалительные решения, хотя ничего еще не ясно – мы даже не знаем наверняка, что слушание отменено. И что он напрасно вредит сам себе, уничтожая то хорошее, что еще осталось в его положении. Но мои аргументы не возымели действия. Он бесповоротно настроился на выбранный курс.

Мысль о том, что я потеряю Билли навсегда, причиняла острую боль. Я много плакала, пыталась смотреть телевизор, но не могла сосредоточиться. Чувствовала потребность в обществе, но рядом никого не было.

На следующий день вместо личности «м» вернулся Билли. Он то и дело потирал лицо, что, насколько мне известно, – его способ успокоиться. Было видно, что он сильно страдает. Его как будто раздирало на части. В то же время он, видимо, хотел остаться на Пятне и проследить, что все будет сделано должным образом.

– Мне пора, – произнес он. – Времени осталось немного.

Я поняла, что он говорит о своем внутреннем времени. Он уходит внутрь и не может это контролировать.

– Надеюсь, что никогда не увижу Дейтон, – произнес он.

– Увидишь, – ответила я. – Даже если будешь внутри.

Он покачал головой:

– Когда ты просто не на Пятне, то продолжаешь думать, а когда спишь – это как смерть. Я не знаю, как выгляжу со стороны, когда все спят, но сомневаюсь, что в таком состоянии можно долго оставаться в живых.

Видимо, он предполагает, что кто-то из его личностей пробудится и совершит самоубийство.

– Я больше не хочу, чтобы ты ко мне приходила, – сказал он, подвигая стул, чтобы глядеть мне прямо в глаза. – Не хочу, чтобы видела, как я превращаюсь в овощ.

Билли взял меня за руки и долго их пожимал, как будто это была наша последняя встреча.

– Я люблю тебя, – произнес он, – и не могу взять тебя с собой в ад.

– О господи! Тебе будет больно?

– Нет… Мы просто заснем. Это как смерть. Но тебе будет больно на это смотреть. Тебе надо начать новую жизнь. Я не могу забрать тебя с собой в тюрьму.

– Но я тебе пригожусь. Могу быть связной между тобой и Дэном, передавать записки и новости.

Он покачал головой.

– Мне еще не пора уезжать, – настаивала я. – Мы даже не знаем, куда тебя переведут.