Майкл Эванс, представитель генерального прокурора штата, продолжил перекрестный допрос:

– Чем был вызван перевод в госпиталь Лимы?

– Вам назвать непосредственную причину или все с самого начала?

– И то и другое.

– Состояние Билли существенно улучшилось, он начал выходить в город – напомню, он находился в больнице в порядке гражданского судопроизводства, – и в прессе, преимущественно местной [Колумбус], хотя и в афинской тоже, появились статьи, в которых высказывались опасения законодателей. Началась шумиха, больницу заставили ввести определенные ограничения для Билли, и у него в результате снова подскочил уровень тревожности и, как следствие, вернулись некоторые симптомы, импульсивное поведение и так далее… Если бы нас оставили в покое, то сейчас он бы уже, наверно, жил в обществе и платил налоги.

– …Известно ли вам, как он конкретно реагировал на стресс?

– Да… он впал в крайнее уныние, отчаялся. Стал нарушать правила, говорил: «А что толку? Я отсюда никогда не выйду. Они продержат меня за решеткой до конца жизни». Решающую роль в этом сыграло Управление по условно-досрочному освобождению. Давление на нас было просто возмутительным: постоянные угрозы, вмешательство в лечебный процесс. Они никогда толком не вводили нас в курс дела, и мы не могли что-либо адекватно планировать. Каждый день – как под дамокловым мечом, никогда не знаешь, что произойдет… Я вам расскажу, как [мы] сотрудничали. Всякий раз, как парень куда-то шел, мы брались за телефон. Если Билли шел в местный «Макдоналдс» в полутора кварталах, то мы звонили в местный полицейский участок, шерифу, в Управление по условно-досрочному освобождению и сообщали, куда он идет, во сколько, с кем и так далее… Потом, когда начали выпускать его на более длительное время, мы все так же всех обзванивали. Мы сами установили такие правила ради спокойствия окружающих, но представьте себе его стресс. Он понимал, что его всеми силами пытаются упрятать обратно в тюрьму. Помню, он говорил: «Если меня отправят в тюрьму, я покойник. Меня убьют». Задумайтесь, как это могло сказаться на психически и так не вполне здоровом человеке?

Первым сюрпризом на слушании четвертого апреля тысяча девятьсот восемьдесят первого года стало машинописное письмо Билли Миллигана к Арни Логану, которое приобщил к делу заместитель прокурора Томас Бил. В письме шла речь о том, что Логан нанял человека, чтобы убить Льюиса Линднера. Бил зачитал письмо. Оно было датировано восемнадцатым января тысяча девятьсот восемьдесят первого года (тем самым числом, когда Мэри написала в дневнике про «киллера»).

Письмо подкрепило довод прокурора о том, что Миллиган по-прежнему асоциален и опасен и должен оставаться в лечебном заведении строгого режима, а не возвращаться в Афины.

Второй сюрприз произошел, когда был приведен к присяге Миллиган, настоявший на своем праве выступить. Молодой худощавый помощник Голдсберри, Стивен Дж. Томпсон, попросил подзащитного назвать свое имя.

– томми, – ответил тот.

В зале суда изумленно ахнули.

– Вы не Билли Миллиган? – переспросил Томпсон.

– Не-а. И никогда им не был.

Отвечая на вопросы Томпсона касательно письма, томми заявил, что его написал аллен. Он якобы прослышал, что Арни должны перевести в Дейтон, и, побаиваясь, попытался его задобрить.

– Он заказал доктора Линднера, а это идиотизм. Но если бы я назвал его идиотом, он и за мной начал бы охоту. Ему никто не указ. Он не станет слушать. Его нельзя унижать… Я знаю, что нельзя палить направо и налево, потому что кто-то дал против тебя показания в суде. Сегодня доктор Линднер, например, дал показания не в мою пользу, но я не стал бы за это в него стрелять.

На вопрос, почему он отказывается сотрудничать с врачами в больнице Дейтона, томми сказал, что он им не верит и боится.

– Когда не доверяешь человеку, то не дашь ему копаться у тебя в мозгах.

Двадцать первого апреля тысяча девятьсот восемьдесят первого года четвертый районный апелляционный суд вынес решение по поводу вердикта Роджера Джонса, судьи афинского окружного суда, который за полтора года до этого распорядился о переводе Билли из Афин в Лиму.

Суд счел перевод «без уведомления пациента и его близких, без возможности консультироваться с адвокатами и привлекать свидетелей, лишив пациента права на полноценное судебное слушание… роковой ошибкой… которая должна быть исправлена путем аннулирования приказа о переводе и восстановления пациента в положении, которое существовало до незаконного перевода».

Тем не менее аннулировать незаконное решение апелляционный суд отказался. Основанием послужил тот факт, что на последнем судебном слушании были получены достаточные доказательства того, что истец, в связи с душевным расстройством, представляет угрозу для себя и окружающих.

Никто не уведомил апелляционный суд, что «доказательства» предоставил Фредерик Милки, который сам признался, что наблюдал Миллигана всего несколько часов, а лечил Миллигана не он, а клинический директор Льюис Линднер.

Через шесть с половиной недель после слушания судья Джей Флауэрс постановил, что лечение должно продолжаться в судебно-психиатрическом центре в Дейтоне, который был назван «наиболее подходящим лечебным заведением с максимально щадящими для данного пациента условиями, которые одновременно согласуются с процессом лечения и гарантируют безопасность общества».

Голдсберри тут же подал апелляцию, но, учитывая координированные нападки прессы и политиков, мало кто верил, что в обозримом будущем есть хоть какой-то шанс перевода Билли в гражданскую клинику.

Теперь, когда Мэри больше не приходила, рейджен посчитал, что можно давать кевину больше времени на Пятне. Сам рейджен выходил редко, досадуя на свой все ухудшающийся английский. Его акцент усилился настолько, что окружающие понимали его с большим трудом, однако он упорно отказывался повторять сказанное.

артур не вставал на Пятно, потому что в подобной обстановке требовался либо ловкач, либо здоровяк. Логика здесь была явно невостребованной. И поскольку дети держались в стороне, общее сознание ограничивалось томми, алленом и кевином.