происходящего и окружающей нас лжи, которой, казалось, не было ни начала, ни конца. Дав трэллам указания, брат тут же засобирался в темницы, а меня настоятельно попросил привести себя в порядок и не искать приключений. Ауствин вспорхнул с руки и сорвался следом за ним, оставляя меня в одиночестве. Сдержанно кивнув Лив, говорить с которой совсем не хотелось, отправилась прочь от пристани.

Наша обитель располагалась на большом участке земли и находилась недалеко от Длинного дома конунга и его Медового зала. Сауна, амбары с припасами и внушительными погребами, постройка для десяти трэллов, стойла для двух лошадей и пары овец, коз и коров, собачьи будки и внушительный дом, сделанный из камня и дерева с высокой крышей, покрытой слоем дёрна. Внутри располагалось несколько комнат, разделённых меж собой перегородками и столбами с вытесанными изображениями животных-символов кланов и рунами. Несколько лет тому назад Дьярви велел сделать два очага, чтобы тепла и света было больше, за что я ему была благодарна: ночами перестала дрожать от холода, как и сейчас, вытирая ещё влажные волосы после сауны. Этна суетилась рядом, раскладывая на кровати новые вещи, которые она закончила ткать, видимо, пока я лежала без сознания.

— Давайте влажную одежду, госпожа. Незачем ходить в мокром после болезни, — суетилась тир, не решаясь смотреть в глаза.

Быстрыми движениями она помогла облачиться в синее нижнее платье, расшитое белыми нитками, поверх которого шёл плотный молочный хангерок с витиеватыми линиями голубого цвета. Пять пар бус с молотом Тора и медальон с ясенем, застёжки и филубы с самоцветами — Этна явно наряжала меня, любуясь украдкой своим кропотливым трудом. Я не спешила начать сложный разговор и молча наблюдала за работой трэллов, снующих по дому. Они протирали пыль, чистили очаги и ткали в дальнем углу, две тир снимали покрывала со стен и тащили их стирать. На столе были разложены тарелки с горячей овощной похлёбкой и поджаренным мясом. Не рискуя больше игнорировать урчание живота, я присела на расстеленные по скамейкам шкуры и налила себе отвара из сушеных ягод. Этна тут же бросилась прислуживать, но махнула рукой и пригласила присесть напротив, разделяя поздний завтрак.

— Что вы, госпожа, не положено же, — запричитала она. Другие тир с любопытством поглядывали на нас, предвкушая поводы для сплетен. Понимая, что переговорить без свидетелей не получится, я выпроводила всех, давая им небольшой перерыв.

— Не положено есть в одиночестве, так что составь компанию, пожалуйста, — ласково попросила я. Следовало, наверное, накормить и остальных, но едва ли они стали бы откровенничать со мной. Уж лучше после куплю еды, надеясь хоть немного скрасить их жизнь. — Вальгард сказал, что ты заботилась о Кётр. Скажи, с ней всё в порядке?

Этна тут же активно закивала и принялась рассказывать, как кошка переловила трёх мышей в конюшне, а в амбарах и сауне чистота, так что не стоило волноваться. Тир по-прежнему избегала смотреть на меня и постоянно поправляла рукава закрытого платья, а волосы спрятала под плотной платок. Никаких украшений, ни улыбки и запуганные глаза — вот что осталось после покушения Дьярви. Сколько раз я так не придавала значения переменам в её поведении, оставаясь слепой к страданиям других. Списывала на болезни, лунные перемены и плохое настроение, но никак не на издевательства хэрсира.

— Этна, он больше не тронет тебя, обещаю, — я сжала её сухую ладонь, пытаясь ободрить. — Не вини себя, ты ни в чём не виновата, слышишь? Никто не имеет права прикасаться к тебе без согласия…

Этна подняла глаза, сияющие будто два озера с отражающихся в них зеленью лесов, и горько улыбнулась:

— Астрид, я давно приняла свою судьбу, как и многие другие. Наш удел — прислуживание господам и угождать их капризам вопреки всему. Ты так много не знаешь о гнили мира, и это прекрасно. Поверь, хэрсир не самый ужасный хозяин, как бы ты не считала, и он никого не берёт, кроме меня.

— И это хорошо? — возмутилась я, не веря услышанному.

— Да, Астрид, — заверяла Этна. — Господин содержит нас, даёт тепло и еду, позволяет мыться в сауне и держать личные вещи, а не морит голодом и не заставляет спать на улице зимой. Нас не колотят палками, не дерут волосы, не заставляют рожать трэллов в угоду хозяевам и не делим ужин со свиньями. Никто не идеален, Астрид, но господин Дьярви — лучший хозяин во всём Виндерхольме.

В её словах таилась горькая истина: хоть и были законы, сдерживающие издевательства над трэллами, однако на деле мало, кто им следовал. Наказывать подобные злодеяния зачастую было сложно: пленные переставали считаться людьми и даже животными, а значит, и преступлений не совершались. Просто не было против кого их совершать. А свидетелей не находилось: никто не рисковал пойти против господ.

— Но он насилует тебя, Этна. Скажи, скольких детей тебе пришлось убить?

Тир снисходительно потрепала меня по голове и ласково произнесла страшную правду:

— В мире существует много отваров, Астрид, не позволяющих женщинам нести дитя. Господин давно их покупает для меня, так что не тревожься. Не смотри с таким отвращением, Астрид. Так остальные девочки не тронуты и могут тайком обниматься с другими трэллами, не боясь, что хозяин наложит на них руку. Уж лучше я побуду различением для господина и его отдушиной желания, чем кто-либо ещё. Только прошу не выдавай наших тайн.

Я кивнула, проглатывая горечь и сожаление, поднявшиеся в душе липкой волной разочарования и боли за близких людей. Конечно, ни за что не стала бы выдавать их маленьких секретов, но Этна не заслуживала такой участи. С её слов, Дьярви спал только с ней одной, а началось это всё спустя год после смерти Герды. Тир заверяла, что господин никогда не насиловал её и не поднимал руку. Вчера просто всё вышло слишком спонтанно и сумбурно, а защитные травы как раз закончились: Этна отдала их другой девушке, о чём, конечно, никто больше не знал. Была ли в этих уродливых отношениях любовь или хотя бы уважение — я сомневалась, однако тир отзывалась о хэрсире с таким восторгом, что становилось не по себе.

Не зная, что следовало бы сказать на открывшуюся правду, я порывисто обняла Этну, а в ответ она зарыдала, подтверждая страх и боль. Она так долго была в ловушке мерзавца, что стала верить в его благородство и доброту. Сделаю всё, что угодно, но не позволю больше прикасаться ко всем тир — они не виноваты ни в чём.

Наскоро перекусив, я попросила всё же Этну