Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не говоря ни слова, здоровяк задвинул ворота и вставил на место дубовый брус, затем отошел и скрылся в тени.
Пойдем, — пробормотал отец Дрема и пришпорил своего пони.
Улицы Кергарда были пусты и неподвижны, падали плотные снежинки, бесшумные и усыпляющие, одна приземлялась на губы Дрема так же нежно, как поцелуй на ночь. Дрем знал, куда направляется его отец, задолго до их приезда — он только не знал, зачем. Его отец сошел с коня и провел его через арочные ворота на мощеный двор, расположенный за кузницей Колдера. Олин отстегнул от седла сверток и передал поводья Дрему.
Быстро, как только сможешь, — сказал его отец, кивнув в сторону конюшен, затем повернулся на пятках и зашагал к кузнице. Звякнули ключи, и дверь отворилась, а Олин на мгновение предстал в красном сиянии. Вздохнув, Дрем направился в конюшню.
"Почему ты так долго?" — спросил его отец, когда Дрем вошел в кузницу. Он работал мехом, всасывая и выталкивая воздух, как больные легкие великана, а свечение кузницы менялось от красного к оранжевому, с желтыми краями.
'Что мы здесь делаем, па?' спросил Дрем.
Вот, надень это и продолжай", — сказал Олин, игнорируя вопрос, тряхнул кожаным фартуком и жестом приказал Дрему взяться за мехи. Олин носил свой собственный фартук кузнеца, черный от шрамов и пятен.
Дрем так и сделал, ворча от тяжести фартука. Ему уже доводилось работать в кузнице, хотя это была самодельная кузница, которую построил его отец, когда они жили в Ардане. Ему это нравилось, он находил глубокое удовольствие в ритме работы, будь то мехи или молот. Мысли Дрема о сне улетучились вместе с его раздражительным настроением. Позади него раздавался лязг и грохот инструментов, снимаемых со стеллажей, двигались ведра, перекладывалось железо.
Уголь начал светиться желтым, с белым оттенком.
Па! позвал Дрем через плечо.
Тишина.
Жарче, — сказал отец.
Дрем зачерпнул побольше золы и пепла из зольника под кузницей и раздул огонь, а затем вернулся к работе над мехом.
Появился Олин, положил на верстак груду железных прутьев и что-то еще, завернутое в овечью шкуру. Тот самый сверток, который был пристегнут к его седлу. Почти благоговейно Олин развернул его, открыв черную глыбу камня, которую они обнаружили в предгорьях Боунфелла. Чувство тревоги вернулось к Дрему подобно лавине.
Папа, пожалуйста, что ты делаешь?
Его отец поднял глаза на Дрема, словно впервые заметив его.
Пожалуйста, папа, хоть раз скажи мне. Я не ребенок".
'Я делаю меч', - сказал Олин, его глаза ярко светились в кузне.
'Что? Зачем?
Бежать больше некуда, Дрем. Со времен твоей мамы мы путешествовали по Изгнанным землям, постоянно искали, бежали, спасались от прилива. Пять лет назад мы поселились здесь, и я думал, что мы наконец-то обрели покой. А теперь оно приходит сюда, проклятие Кадошим и Бен-Элим загрязняет все в этих Изгнанных Землях. Некуда больше идти. Я устал от этого, измучен этим". Он вернулся к сбору инструментов, снял с плеча сумку и порылся в ней. Дрем протянул руку и схватил отца за запястье, притянув его к себе.
'Па, ты меня беспокоишь'.
Олин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
Новые люди в Кергарде, те, с кем ты дрался. Они мне не нравятся.
'Мне они тоже не нравятся', - сказал Дрем. 'Хотя нет нужды делать меч, чтобы убивать их'.
Мелькнула улыбка. 'Нет, сынок. Я не буду ковать меч, чтобы убивать их. Для этого достаточно моего топора или ножа. Нет, я имею в виду, есть что-то неправильное в том, что они здесь. Я чувствую это. И старый Бодил, которого якобы убил наш белый медведь…
У меня были… сомнения на этот счет, — сказал Дрем, нахмурившись, вспоминая след от ремня, врезавшийся в плоть запястья Бодила. Он рассказал об этом своему отцу.
Отец кивнул, одарив его гордым взглядом.
Да, вот о чем я говорю. Здесь происходят странные вещи. Новая шахта, шахтеры, люди, найденные мертвыми в Дикой местности, костры. Считайте меня подозрительным, но мне все это не нравится".
Мне не нравятся новые шахтеры! подумал Дрем, вспоминая Виспа Бороду и драку возле рынка.
И вдобавок ко всему проклятые кадошим разжигают страсти на юге — говорят о человеческих жертвоприношениях и кто знает о чем, — а бен-элим требуют от своих воинов десятину и налоги. Это они во всем виноваты, — прорычал Олин, с трудом сдерживая ярость и дикость. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. И с меня хватит, — сказал он с медленным выдохом. 'Что-то не так, и когда я чувствовал это раньше, мы собирали вещи и уходили. Уезжали. Но куда еще идти теперь?
Дрем пожал плечами.
'Я собираюсь покончить с этим. Со всем этим".
Дрему не нравилось, как вел себя его отец, как он говорил, как смотрел в его глаза — сосредоточенность, граничащая с безумием.
'Как? Па, ты не в себе. Что ты имеешь в виду?
'Я собираюсь выковать меч из звездного камня и отрубить им голову Асроту'.
Дрем почувствовал непреодолимое желание померить пульс и чуть не выпустил из рук мехи. Между ними надолго воцарилось молчание, даже треск огня и углей утих.
'Что?' недоверчиво спросил Дрем.
Он что, сошел с ума?
В голове Дрема вспыхнула тысяча вопросов. Его отец игнорировал его.
Дрем крикнул "ПА!", но тут его отец зашевелился, весь мрачный, сосредоточенный, и по выражению лица Олина Дрем понял, что тот не собирается больше болтать. Олин щипцами опустил кусок металла из звездного камня в кузницу, положил его на белый жар углей, такой горячий, что в воздухе висела мерцающая дымка.
Дрему стало дурно от всех этих разговоров о бегстве и прятках, о Бен-Элиме и Кадошиме. Сколько он себя помнил, Дрем и его отец жили вдвоем, в одиночестве, но Дрем привык к нему и любил его. Разговоры о том, что мир прорвет их пузырь и ворвется в их жизнь, изменив все, вызывали у Дрема чувство страха и тошноты.
И он говорит об Асроте? Владыке демонов Кадошима. Но он мертв уже сто лет, или жив и запечатан в расплавленном камне в Драссиле, вечной тюрьме. Все это знают.
Они оба стояли в тишине, глядя на черный матовый металл. Ничего не происходило.
'Недостаточно горячо?' сказал Дрем.
Олин стоял, глядя на кусок металла, тусклого, непроницаемо-черного, потом кивнул сам себе, выпрямился. Он снял с пояса нож и открыл рот, заговорил, но не на том языке, который узнал Дрем, слова вырывались из его горла, жидкие и неземные,