Бледа налетел на него, шквал ударов и пинков отбросил парня назад.

Другие члены группы прыгнули вперед, хватая Бледу. Их было пятеро, семеро, больше. Рив видела, как летят удары, а потом она побежала, и от этой несправедливости ее кровь закипела. Она быстро настигла их, хотя и недостаточно быстро, чтобы предотвратить десятки ударов, обрушившихся на Бледу. Она схватила одного из птенцов сзади, дернула и бросила его, и он покатился по траве. Следующий так просто не освободился, и она ударила его ногой в колено, повалив на землю, схватила за запястье и вывернула, услышав его крик. Следующий увидел ее, повернулся и нанес ей удар. Она покачнулась, костяшки его пальцев лишь задели ее щеку, и она ударила его кулаком в горло, увидела, как он попятился назад. Потом кто-то сжал ее кожаную куртку, и голова врезалась ей в нос. Она увидела взрыв звезд, почувствовала, как на мгновение задрожали ноги, но вместо слабости и падения, красный туман вдруг оказался там, без ползучего роста, просто полностью сформированный и заполнивший ее; гром в голове, в венах, горячая ярость, накачивающая силой ее конечности.

'Не стоило этого делать', - прорычала она сквозь окровавленные зубы на молодого воина, ударившего ее головой.

'Теперь ты меня разозлил'.

Рив, — раздался голос в темноте. Он сменился красной пеленой, густой и клубящейся, как морской туман в ее голове.

Рив! Громче, настойчивее, голос был точкой в тумане, горящим факелом, сжигающим туман. Она моргнула. Фигура перед ней, кто-то близко.

Джост.

Она стояла, но не могла пошевелиться. И не могла понять, почему.

"Да", — сказала она с металлическим привкусом во рту. Она охнула и сплюнула. Увидела кровь на траве. Свою или чужую, она не знала — или ей было все равно.

Там были тела. Люди. Некоторые сидели, держась за окровавленные головы или рты. Двое без сознания. Другие стояли в группе позади Джоста, стажера Белокрылого, мрачно глядя на нее.

Бледа сидел с одной стороны, с ним был гигант, помогавший ему. На его лице было много крови. Его губа была разбита. Один глаз распух.

'Ты в порядке?' сказал Джост, на его лице появилось странное выражение.

Да", — ответила она, слабый гнев внутри нее все еще присутствовал настолько, что она почувствовала раздражение на него. 'Почему?'

Ха, — рявкнул голос позади нее, глубокий и резкий. Затем она поняла, почему не могла пошевелиться.

Кто-то держал ее.

Толстые руки, узловатые, как веревка, твердые, как железо.

Теперь ты можешь отпустить, — сказала Рив.

'Твое слово: больше никакого насилия'.

"Мое слово", — сказал Рив.

Балур Одноглазый отпустил ее. Ты гораздо сильнее, чем кажешься, девочка, — сказал он, глядя на нее своим единственным глазом. Зачем ты это сделала?" — прорычал он.

Что я сделала? Такими темпами Исрафил не позволит мне пройти испытание воина, пока мне не исполнится сто два года!

Рив моргнула и снова огляделась по сторонам, голова ее теперь была ясной, и она чувствовала лишь остатки шока от той бойни, которую она устроила. Она не могла вспомнить всего этого. Только Бледа, опрокинутый на нее, множество фигур. Кто-то бил ее головой. Ярость берсерка. Красная, красная, красная ярость.

'Они все напали на него. Десять, двенадцать из них. Больше. Это было… нечестно".

'Обостренное чувство справедливости, значит', - сказал Балур.

Может быть, слишком острое, — пробормотал Джост.

Балур посмотрел вверх, на бледно-голубое небо, проступающее сквозь безлистные ветви. Рив тоже поднял голову и увидел силуэт крыльев, спускающихся к ним по спирали.

О нет, я снова буду унижена и опозорена. В животе у нее засел камень, стыд и страх.

Лучше тебе уйти, — сказал ей Балур.

Спасибо, Балур. Рив усмехнулась великану. Ей не нужно было повторять дважды, она повернулась и пошла прочь, чувствуя себя немного неуравновешенной, покачивающейся и легкой на ногах, как будто если сделать слишком большой шаг, то она улетит.

Тридцать, сорок шагов, и позади нее раздались шаги, рука легла ей на плечо. Она развернулась, готовая снова драться.

Это был Бледа.

"Почему?" — спросил он. "Они — твой народ’. Он выглядел искренне сбитым с толку, искренне желая понять.

— Потому что, — Рив пожала плечами, ‘ это было нечестно. Это было неправильно. Это было нечестно.’

Он уставился на нее, склонив голову набок, его лицо было избито и в синяках, порезано и распухло, но по-прежнему оставалось пустым, непроницаемой маской.

‘Моя благодарность", — сказал он.

Они уставились друг на друга, и тут же Рив приняла решение.

‘ Сегодня ночью, в лесу за полем пирамид, ’ сказала Рив. ‘После восьмого гудка’.

Прежде чем у него появился шанс ответить, Рив повернулась и ушла.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ДРЕМ

'Куда мы идем?' спросил Дрем у своего отца.

Увидишь, — ответил Олин через плечо, пускаясь в галоп.

Этот человек никогда не давал прямого ответа. Дрем сдержал разочарование и гневную отповедь.

Он взглянул на небо: облака были низкими и тяжелыми, светящийся нимб угрожал грядущим снегопадом. То, что осталось от скрытого зимним солнцем дня, было блеклым отблеском на краю света. Он что-то пробормотал себе под нос и подстегнул своего пони, понуждая его догнать свою папу, когда выезжал со двора.

Дрем занимался их новым скотом: привязывал коз в сарае и загонял туда кур, следя за тем, чтобы пересчитать их и не оставить ни одной по ошибке. В это время года ночь, проведенная взаперти в сарае или конюшне, скорее всего, стала бы смертным приговором для любого из животных. В конце концов, это было Запустение, и были вещи и похуже лисиц, которые приходили на юг из Боунфелла, когда зима обрушивалась на север, как удар молота.

Под копытами их лошадей хрустел и скрипел подмерзший снег, когда они проезжали мимо дома Фриты; теплый свет камина мерцал сквозь щели закрытых ставнями окон и выглядел еще более привлекательным с этой стороны холода. У Дрема уже пощипывало в носу, а дыхание с каждым выдохом становилось все более и более туманным. Собака Фриты залаяла, когда они проходили мимо, привязанная к веревке и железному кольцу рядом с их дверью.

Я сказал ей, чтобы ночью она приводила в дом гончую. Дрем нахмурился. При мысли о Фрите его охватило странное чувство, словно в животе запорхал трепещущий мотылек.

Когда они добрались до Кергарда, сумерки были густыми, как дым. Дрем удивился, что ворота все еще открыты. Одинокий стражник стоял у ворот, натянув на голову капюшон плаща, и дул на руки. Олин пришпорил коня и наклонился, забирая что-то у стражника, раздался скрежет металла. Дрем