– А вы, случайно, не были у моей жены? Видели, какая красивая могила?

Кроньчак покрутился еще пару минут и молча ушел. Близ замка я рассказал об этом Вильчуру. Он ответил, что это хорошо, у мужика нервы сдают. Скоро он запутается в собственных ногах и свалится. У таких всегда ноги путаются, добавил он, потому что считают себя умными, но таковыми не являются.

6

В последний день августа я отправился на могилы. Рыкусмыку был полон предзнаменований.

На рынке стоял огромный надувной лабиринт с разноцветными сегментами, в него ныряли дети. Иногда не хотели выходить, и родителям приходилось лезть за ними. В то утро светловолосый мальчик – тот самый, чей отец приезжал издалека, – выскочил в слезах из пастельного коридора. Кричал, что встретил привидение. Привидение оказалось старым Германом, который заснул пьяным и проснулся в дурном настроении.

Теклу накрывал курган цветов и разноцветного стекла, полного огня, так, что не нашлось места для моей лампадки. Я зажег ее рядом и смотрел, как легкий ветер осторожно ерошит чуб пламени. Примерно в это же самое время водитель фургончика с валбжихской бойни слишком круто вошел в поворот и протаранил крикливый щит с рекламой солярия на углу Легницкой и Пилсудского. Ни с кем ничего не случилось, но Легницкую засыпали коровьи копыта. Псы тотчас растащили их по городку.

Я пошел между детских могил. Большая часть табличек была выполнена одним и тем же гравером, в чем не было ничего странного. Вдоль кладбищенской стены шел ряд деревянных крестов. Те, что слева, успели состариться и стать трухлявыми, последний казался новым. По траурной ленте шла надпись: «Спокойной ночи, сынок». Я сел и смотрел. Между деревьями гонялись друг за другом белки.

На Монастырской, возле детского сада «Прымусек», обвалилась стена дома, давно предназначенного под снос. Обнажилась арматура в форме буквы V – или рогов. В больницу попала сорокасемилетняя шведка со сломанным носом и следами побоев на спортивном теле. Нашли ее в парке на рассвете, голую и без сознания. Придя в себя, отказалась от дачи показаний и просила выпустить ее как можно скорее. Вернется в Стокгольм, там ей обеспечен хороший уход.

Я вынул список умерших, сделанный в библиотеке, и поискал их могилы. Нашлась приблизительно половина, все до единой заросшие, одинокие и темные, словно о них сознательно старались забыть. Я пошел дальше, чтобы присмотреться к немецким памятникам. Тем временем по Бжанке поплыл труп Габлочяжа. Показался из-за поворота со стороны Вроцлава, заинтересовал детей и разогнал взрослых. Габлочяж плыл лицом вверх, брюки у него были расстегнуты, а руки широко раскинуты, словно он хотел обнять солнце.

Полицейские и пожарные были заняты тем, что гоняли псов с копытами в пасти, и Габлочяж проплыл через весь Рыкусмыку, сопровождаемый плачем и криками. В конце концов застрял в зарослях, под лопухами.

7

Говорили, что Габлочяж нарезался до бессознательного состояния, его даже видели в боулинге с рюмкой. По дороге домой решил облегчиться, перешел ограждение и хотел пописать в Бжанку. Берег крутой и скользкий. Габлочяж утонул. Оказалось, что все в Рыкусмыку очень его любили.

Я не знаток людей. Никогда никуда не уезжал и не люблю разговаривать. Я знал, что Габлочяж не пил, но это могло измениться. Однако те, кто возвращался от Дызя, писали под стеной, около сторожки, о чем Габлочяж знал лучше любого другого. Я припомнил, что мы должны были повстречаться. Ну что же, когда-нибудь и я поплыву.

Сторожка стояла закрытой. Но у меня все еще были ключи. Я рассчитывал, что найду там хотя бы книги и заметки покойного, но все было вынесено. Телевизор исчез, вместо газет лежал планшет, который мне не удалось включить. Все стало слишком белым. Я уселся в новом черном кресле и присмотрелся к работникам, что воздвигали вокруг замка строительные леса со стороны Бжанки. Я вспоминал Габлочяжа и пришел к выводу, что, строго говоря, ничего о нем не знаю. Вильчур заглянул и сказал, чтобы я не переживал.

Он хотел сходить пропустить по рюмочке.

Вечером снова пошел дождь. Я вернулся домой и уселся у смеющейся стены. В углах собирались плачущие тени. Окна замка вспыхивали белым светом, к чему я уже успел привыкнуть. Я поискал бы шторы, если б не был таким уставшим. Встал у окна, приложил палец к трещинке в стекле, и на мгновение мне показалось, что внизу я вижу Габлочяжа, наклоняющегося за очередным камушком. Он повторял: «Помни, как вы танцевали! Не смей этого забыть!»

Он говорил не про смерть Теклы, а про дискотеку в боулинге.

8

Во сне я проснулся среди огромного свечения. В комнату вошла моя мама в платье до середины бедер. Лицо ее было яростным и прекрасным, а я не мог пошевелиться. Везде стояли свечи. Мама зажгла первую, прикрывая огонек в ладони. Потемнело. Мама ходила от свечи к свече, зажигая на фитилях танцующие тени.

Наступил полумрак, потом полная ночь, хоть глаз выколи. Я не слышал ее шагов, но чувствовал тепло, бьющее от ее тела, и дрожь пола. Она выросла передо мной. Схватила за виски. Это была Текла.

– Ну и что ты теперь с этим сделаешь?

9

Я бы хотел быть невидимым. Недружелюбные взгляды упали на меня, лишь только я вошел в боулинг, и тут же разлетелись, как вспугнутые птицы. Женщины пили кофе из высоких стаканов, мужчины пиво. Ели мороженое и кексы. На двух дорожках бесилась банда подростков.

Я заказал тоник и спросил бармена, оставил ли что-нибудь для меня Габлочяж. Услышал, что Кроньчак уже записал показания, так что, собственно, говорить уже не о чем. Габлочяж посидел чуть-чуть и пошел. Он был пьяным? Неизвестно. Указал мне на его столик. Я сел между приличными людьми. Они разговаривали о страшных ценах на учебники и о том, что автобус сейчас дает кругаля по деревушкам, чтобы собрать побольше пассажиров. Под столешницей я ничего не нашел. Я бродил по боулингу, а гости начали говорить медленнее и громче.

Над писсуаром по-прежнему висела реклама средства для потенции – с мужчиной в набухших штанах, рогатой пряжкой от пояса и подписью «БЫКУЕМ!». Кто-то недавно откручивал шурупы. Видимо, Габлочяжа в час смерти посетило чувство юмора. Я вынул ключи, выбрал самый маленький и приступил к откручиванию. Кто-то ломился в дверь и кричал, что это не врачебный кабинет, ни – тем более – читальный зал. Я нашел большой серый конверт, приклеенный сзади к рекламе, и файлик в этом конверте. Открыл дверь.

Мужчина в бежевом кардигане тут же перестал кричать. Поднял руку, словно пытаясь защититься, сделал шаг назад и ударился головой об автомат с презервативами. Я обогнул его. Уселся перед боулингом и начал читать.

Глава девятая

1

НА КОРОЛЕВСКОЙ стояла длинная пробка из новых трамваев. Нанесенные на окна изображения счастливых девушек с мобильными телефонами заслоняли лица нервничающих пассажиров. Некоторые из самых нервных пытались открыть двери. На другой стороне улицы полицейские курили близ своего участка и равнодушно смотрели перед собой. Под ритм сонного тиканья светофоров трамваи подъезжали к остановке, и народ выскакивал на островок. Люди смотрели в экраны читалок и смартфонов, натыкались друг на друга, двое контролеров дрались с парнишкой в куртке моро. Еще кто-то сфотографировал их и бросился бежать, перепрыгнул через цепное ограждение и помчался в сторону парка, откуда доносился лай собак.

Над Вислой студентки младших курсов ежились от холода. В обтягивающих белых рубашках с погончиками, голубых коротких юбочках и бескозырках, они соблазняли прохожих совершить речную прогулку до Тыньца и Зоопарка. Дети рвались туда, родители объясняли, что еще рано, еще вода не успела прогреться и к тому же они вышли лишь на короткую прогулку. Раздавался рев, и если он приносил желаемые результаты, то жилистые капитаны пускали возбужденных детишек на палубу своих лодчонок, ждали, пока девушки подгонят побольше клиентов, и тогда запускали мотор. По дороге рассказывали одни и те же байки о прибрежных домах, драконах и римском папе. В пролетах мостов торчали ветки, гнилые и высохшие, принесенные сюда паводком.

На башню костела у Подгурского рынка поднимали белую фигуру