— Да погодьте же вы! — едва ли не взмолился «Иванов». — Век воли не видать, не знаю я его и допрежде не ухлил[33].

— А как же он тогда на тебя вышел? Этот человек, которого ты якобы не знаешь? — задал новый вопрос майор Щелкунов, не очень-то пока веря показаниям «Ивана Иванова», но собирать бумаги со стола перестал.

— Он ко мне в пивнушке на Калуге подсел. Надо, дескать, поговорить… — принялся рассказывать задержанный. — Я ему и говорю: «Ну, а чего не поговорить? Говори, самое время за пивком». В кармане у него плоская фляга сумасшедшей воды[34] имелась, плеснул он малость в кружку с пивом мне и себе. Заершил[35], в общем! Выпили, так хорошо… Он потом мне говорит, что человек один его сильно оскорбил. И он хочет за это с ним поквитаться. Но так, чтобы на него самого никто не подумал. «Как наказать, — спрашиваю, — покосать[36], налить, как богатому[37], или того, сложить, чтобы не поднялся[38]?» А он мне тихо так говорит: «Уж больно он меня сильно обидел. Организуй ему деревянный макинтош». Ну, думаю, не красноперый ли это ко мне подсел, на вшивость меня проверяет? Чтобы потом под белы рученьки меня — и прямиком в цугундер! Присмотрелся к нему повнимательнее — не похож вроде. И на провокатора не тянет, — у тех глаза и повадки шакальи. Насмотрелся на них! Я ему — а кого, мол, завалить-то надо? А он мне: «Майора мусорского одного…»

«Иван Иванович Иванов» перевел дыхание и искоса глянул на майора, чтобы определить, как тот относится к сказанному: заинтересованно или вполуха слушает. Выражение лица Виталия Викторовича оставалось бесстрастным, будто он не слушал собеседника вовсе, а сидел задумавшись, в одиночестве, уставившись в точку, только ему одному ведомую. Человек в пиджачной паре вздохнул и продолжил:

— Когда он мне сказал, что надо завалить красноперого, да еще в майорском чине, то есть вас, — покосился задержанный на майора Щелкунова, — я поначалу хотел отказаться от такой чести: на кой ляд мне такой — мусора шлепать? А он видит, что я заменьжевался, и настаивать начал: «Я бабки тебе за это заплачу не бедные, доволен останешься». «А насколь бабки-то не худые?» — спрашиваю. «Три тыщи, — говорит, — дам». «За три косых сам мусора складывай», — отвечаю ему. «А сколь тебе надобно?» — спрашивает. А сам меня так и буравит своим взглядом, будто внутрь собирается заглянуть… Я было призадумался, сколько у него бабок попросить, ну так, для вида. Чтобы марку правильно поддержать. А сам думаю, как ему отказать и что такого сказать, чтобы правдоподобно получилось, — снова скосил глаза на Виталия Викторовича «Иванов», пытаясь понять: верит ли в его байки майор или думает, что я пургу гоню[39].— «Давай говори свою цену. А коли не сговоримся — я про тебя такое знаю, что стоит мне записочку мусорам написать или в отделение звоночек один сделать, так к тебе тотчас приедут эти самые красноперые и под локотки тебя куда надобно аккуратненько так и отведут…» А я ему отвечаю: «На пушку меня не бери, чего ты можешь знать в наших делах, интеллигент ты вшивый…»

— То есть он производил впечатление интеллигентного человека? — перебил «Иванова» майор Щелкунов.

— Ну да.

— А как ты это определил? — поинтересовался Виталий Викторович, отметив про себя, что заказчик убийства внешне интеллигентен. Какая-никакая, а все-таки примета…

— Так это, по базару понятно… — ответил ничтоже сумняшеся человек в пиджачной паре. — Клифт, то бишь костюмчик, еще у него такой, синего отлива, по заказу явно пошитый. Не такой ширпотребовский, как у меня… Ну и по его рукам. Они у него белые такие, с тонкими щипанцами[40]. Вряд ли он когда-либо своими руками лопату держал… или кирку.

— В синем костюме, говоришь, — вспомнил майор Щелкунов про записи Валентина Рожнова. В них тоже фигурировал человек в синем костюме — Николай Павлович Кондратьев, ныне председатель плановой комиссии Городского совета, а в прошлом студент самолетостроительного факультета Авиационного института, учившийся в одной группе с Эдуардом Кочемасовым и Василием Кудряшовым. Вот бы неплохо сделать так, чтобы показать Кондратьева этому несостоявшемуся убийце. И если узнает, то истребовать потом у начальства разрешение на опознание, и уже официально, в присутствии понятых, снова опознать его. После чего предъявить этому Кондратьеву обвинение в организации покушения на сотрудника милиции майора Щелкунова.

— Ну да, в синем, — подтвердил «Иван Иванов».

— Ясно. Дальше давай рассказывай, — потребовал Виталий Викторович.

— Ну, я ему и говорю, что ты можешь про меня знать, а он, знаю-де, что ты с дружками не далее как позавчера совершил разбойное нападение на склад готовой продукции мехового комбината, что на Малой Ямашевской улице. Я ему как на духу — не был я там, ничего не докажешь. А он смеется: «А это и неважно, был ты или не был. Я-то сообщу, что ты был. Без всяких доказательств. И тебя за хобот — и в стойло…» Понимаете, что это значит? — посмотрел на майора Щелкунова «Иванов». — Это значит, что за мной придут ваши, начнут крутить, колоть, и мне ничего не останется делать, как взять вину на себя. Так уже один раз со мной было… И главное, — понизил голос человек в пиджачной паре, — эта стопорка[41] действительно состоялась именно позавчера… Ну и что мне оставалось делать? Ждать, покуда за мной придут и отобьют мне почки да ребра переломают?

— И ты, стало быть, согласился, — сказал так, будто констатировал факт Виталий Викторович.

— А куда мне деться? Согласился, — буркнул «Иванов». — Запросил с него десять косух…

— Не хило, однако, — заметил майор Щелкунов. — И что, этот интеллигент согласился?

— Не сразу, конечно, — промолвил «Иванов». — Сначала он задумался, видно, чего-то просчитывал в уме, а потом сказал: «Хорошо». Тогда я потребовал задаток. И он мне здесь же в пивной дал три косухи… Еще подсказал, как вас лучше найти, где вы живете и прочее и где лучше вас… того… подкараулить…

«Иван Иванович» замолчал, тупо уставившись на носки своих ботинок. Если он и мог о чем-то думать в данный момент, так это лишь о том, что это, наверное, черт его попутал зайти в тот день в пивняк. И еще надо было без всякого разговору с ходу врезать по уху этому фраеру в синем клифте, как только тот подсел к нему за стол и принялся уговаривать замочить майора милиции. И что за непруха такая?

— Что было потом?

Требовательный звук голоса майора