означает «великий», как у Махатмы («великая душа») Ганди. Как следует из названия, другая группа по умолчанию стала считаться хинаяной, или «маленьким плотом» («маленькой колесницей»).

Не вполне удовлетворенные этим несправедливым наименованием, сторонники хинаяны предпочитали называть свое направление буддизма «тхеравадой», или «учением старейших». Таким образом они перехватили инициативу и заявили, что представляют собой изначальный буддизм, которому учил сам Гаутама. Эти притязания оправданы, если придерживаться недвусмысленных учений Будды в том виде, в каком они изложены в самых ранних текстах, в Палийском каноне, ибо эти тексты в целом поддерживают позицию тхеравады. Но данный факт не мешает сторонникам махаяны выдвигать ответную претензию, что именно они являются истинными преемниками. Ибо, утверждают они, Будда наставлял гораздо более красноречиво и глубоко примером своей жизни, нежели словами, записанными в Палийском каноне. Весомый факт в пользу его жизни – то, что он не остался в нирване после просветления, а вернулся, чтобы посвятить свою жизнь другим. Поскольку он не распространялся об этом, сторонники тхеравады (уделяющие слишком много внимания его начальным словам, как считают сторонники махаяны) упустили из виду значение его «Великого отречения», в итоге истолковали его миссию чересчур узко[93].

Оставим двум школам их спор насчет апостольской преемственности; наша задача – не судить, а понять позиции, которые они олицетворяют. Различия, проявившиеся до сих пор, можно обобщить с помощью следующих пар противоположностей, если мы будем помнить, что они не абсолютны, а делают акцент на различиях.

1. Для приверженцев тхеравады прогресс – решение отдельно взятого человека; он зависит от его понимания и целеустремленного приложения воли. Для приверженцев махаяны судьба человека связана с судьбой всего живого, в конечном итоге они неразделимы. Две строчки из «Встречи» Джона Уиттьера подводят итог последнему мнению:

Кто ищет для себя, тот не найдет,

Один спасаясь, душу не спасет.

2. Тхеравада утверждает, что человечество во вселенной предоставлено самому себе. Не существует богов, чтобы помочь нам преодолеть трудности, так что наш единственный выход – уверенность в своих силах.

Сами одолеем зло,

Сами боль перенесем,

Сами предпочтем добро,

Сами святость обретем.

В нас спасенье, в нас одних,

Нет надежд ни на кого.

Путь проложим сами мы,

Будда лишь назвал его.

Для махаяны, наоборот, милосердие свыше – это непреложный факт. Мы можем обрести покой потому, что безграничная сила направляет – или, если угодно, подталкивает, – все вокруг к намеченной цели. Выражаясь словами известного текста махаяны, «Будда есть в каждой песчинке».

3. В тхераваде ключевой атрибут просветления – это мудрость (бодхи), означающая глубокое проникновение в природу реальности, причины тревоги и страданий, и отсутствие отдельного центрального элемента самости. Из этого понимания автоматически следуют Четыре благородных добродетели: сердечная доброта, сострадание, уравновешенность и радость от счастья и благополучия других. С точки зрения махаяны, нельзя рассчитывать, что каруна (сострадание) появится само собой. С самого начала состраданию должен быть отдан приоритет перед мудростью. Медитация приносит личную силу, которая способна быть разрушительной, если не культивировать намеренно участливую заботу о других как основание для жесткой дисциплины. «Стражем я буду тем, у кого нет защиты, – гласит типичная для махаяны молитва, – проводником страннику, кораблем, колодцем, источником, мостом для ищущего других берегов». Эта тема была прекрасно развита Шантидэвой – поэтом и монахом, прозванным Фомой Кемпийским буддизма:

Да буду я целебным бальзамом для недужных,

их целителем и прислужником до тех пор,

пока хворь не пройдет бесследно;

Да буду я приглушать ливнями еды и напитков

муки голода и жажды;

Да буду я питьем и мясом для голода преклонных лет;

Да буду я неиссякающим запасом для бедных

и послужу множеством вещей для их необходимости.

От собственного бытия и удовольствий

всей моей праведностью в прошлом,

настоящем и будущем я равнодушно откажусь,

Дабы все творение с успехом пробивалось вперед

до самого конца[94].

4. Сангха (буддистская монашеская община) – сердце тхеравады. Мужские (и в меньшей степени женские) монастыри – генераторы духовности там, где господствует тхеравада, напоминая каждому о том, что за видимой реальностью скрыта высшая истина. К монахам и монахиням – изолированным от общества лишь частично, поскольку они зависимы от местных жителей, кладущих им в миски для подаяния пищу насущную, – относятся с огромным уважением. Это почитание распространяется на людей, дающих монашеские обеты на ограниченные периоды времени (эта практика довольно распространена), чтобы усиленно практиковать медитацию осознанности. В Бирме «облачение в монашеское одеяние» и трехмесячное пребывание в монастыре в буквальном смысле слова знаменовало взросление мужчины. И наоборот, махаяна – в первую очередь религия для мирян. Даже ее служители обычно сочетаются браком, от них ожидают заботы в первую очередь о мирянах.

5. Из этих различий следует, что и образ идеального верующего, проецируемый двумя школами, имеет значительные различия. Для сторонников тхеравады идеал – это архат, совершенствующийся ученик, который, блуждая подобно носорогам-одиночкам, стремится лишь к нирване и, демонстрируя чудеса сосредоточенности, неуклонно движется к этой цели. Идеал махаяны, напротив, – бодхисатва, «тот, чья суть (сатва) – совершенствующаяся мудрость (бодхи)», – существо, которое на краю нирваны добровольно отвергает эту награду и возвращается в мир, чтобы сделать нирвану доступной для других. Бодхисатва намеренно обрекает самого себя – или саму себя: из всех бодхисатв любимейшей в Китае считается богиня милосердия Гуаньинь, – на вечную каторгу, чтобы другие, косвенно обращаясь к таким образом накопленным заслугам, достигли нирваны первыми.

Различие между этими двумя образами проиллюстрировано в притче о том, как четыре человека по пути через обширную пустыню наткнулись на участок, обнесенный высокой стеной. Один из четверых решил выяснить, что находится за стеной. Он взобрался на нее, испустил вопль восторга и спрыгнул вниз. Второй и третий последовали его примеру. Когда до верха стены добрался четвертый, он увидел перед собой чудесный сад с искрящимися ручьями, тенистыми рощами и сочными плодами. И хотя его тянуло спрыгнуть туда, он поборол искушение. Помня о других странниках, бредущих по раскаленной пустыне, он спустился по стене с наружной стороны и посвятил себя тому, что стал указывать другим путь к этому оазису. Первые трое были архатами, последний – бодхисатвой, поклявшимся не покидать этот мир до тех пор, «пока сама трава не просветлится».

6. Естественно, эти различия в идеалах отражаются на том, как обе школы оценивают самого Будду. Для одной он преимущественно святой, для другой – спаситель. Приверженцы тхеравады чтят его как