свое эмпирическое открытие к какому бы то ни было вербальному выражению. Бодхидхарма продолжал в том же духе, определяя сокровище, которое привез в Китай, как «особую передачу, не входящую в писания». По-видимому, это шло настолько вразрез с религией в привычном понимании, что звучало как ересь. Вспомним индуизм с его ведами, конфуцианство с его каноном, иудаизм с Торой, христианство с Библией, ислам с Кораном. Все они охотно определяли самих себя как особую передачу вести посредством своих писаний. В дзэн-буддизме тоже есть тексты; их произносят нараспев в монастырях по утрам и вечерам. Вдобавок к сутрам, общим для всех направлений буддизма, у дзэн-буддизма есть собственные тексты – «Хэкиганроку» («Речения с Лазурного утеса»), «Мумонкан» и другие. Но одного взгляда на эти характерные тексты достаточно, чтобы понять, насколько не похожи они на другие писания. Почти всецело они посвящены изложению того факта, что дзэн нельзя приравнивать к любым другим вербальным догматам, какими бы они ни были. В одном рассказе за другим изображаются ученики, расспрашивающие учителя о дзэне лишь для того, чтобы получить в ответ резкий окрик. Ибо учитель видит, что с помощью таких вопросов задающие их пытаются восполнить недостающие в их жизни осознания словами и концепциями. В сущности, ученикам еще везет, если им удается отделаться вербальными упреками. Зачастую реакцией оказывается град ударов, поскольку учитель, нисколько не интересующийся физическим комфортом учеников, прибегает к самым убедительным способам, какие только может придумать, чтобы вытащить вопрошающего из его наезженной ментальной колеи.

Как и следует ожидать, это своеобразное отношение к писаниям повторяется во взглядах дзэн-буддизма на символ веры. В отличие от большинства религий, вращающихся вокруг некоего вероучения, дзэн-буддизм не желает ограничиваться вербальными рамками; он «не опирается на записанные слова и находится вне устоявшихся учений», если вновь обратиться к выражению Бодхидхармы. Дорожные указатели – отнюдь не место назначения, карта – не территория. Жизнь слишком насыщенна и рельефна, чтобы раскладывать ее по полочкам, а тем более приравнивать к ним. Любое утверждение – не более чем попадание пальцем в небо. И чтобы на палец не обращали внимания, дзэн-буддизм указывает им лишь для того, чтобы сразу его убрать. В других верах кощунство и неуважение к слову Божию расцениваются как грехи, но в дзэн-буддизме учителя могут приказать ученикам разорвать в клочки священные писания и запретить употреблять слова «Будда» или «нирвана», как непристойности. У них и в мыслях нет проявлять непочтительность[98]. Чем они заняты, так это стараниями любыми возможными средствами отбить у неофитов охоту прибегать к исключительно вербальным решениям. «Не всякий, говорящий Мне: “Господи! Господи!” войдет в Царство Небесное» (Мф 7:21). Дзэн-буддизму неинтересны теории просветления, он желает реальности. И он кричит, и осыпает ударами и упреками без малейшего злого умысла. Все, чего он хочет, – вынудить ученика прорваться через словесный барьер. Разум должен вырваться из вербальных оков в новый способ понимания.

Любую мысль можно довести до абсурда, поэтому нам не следует делать из вышесказанного вывод о том, что дзэн-буддизм всецело отказывается от разума и слов[99].

Да, попытки разума отразить конечную реальность впечатляют его не более, чем Кьеркегора – метафизика Гегеля; никакая полировка не поможет кирпичу отражать солнце. Но отсюда не следует, что разум ничего не стоит. Разумеется, он помогает нам пробиваться в повседневной жизни, – этот факт побуждает дзэн-буддистов в большинстве случаев становиться убежденными сторонниками образования. Но это еще не все. Действуя особым способом, разум в самом деле может помочь осознанию в достижении его цели. Если способ, которым он пользуется, порой кажется извлечением колючки с помощью другой колючки, следует добавить, что разум также способен играть интерпретирующую роль и служить мостом, соединяющим только что открытый мир с миром здравого смысла. Ибо в дзэн-буддизме не существует вопросов, ответы на которые, будучи найденными, не имели бы смысла в его собственной системе координат; не существует опыта, который учителя не хотели бы попытаться описать или объяснить с учетом соответствующих обстоятельств. Просто идея, касающаяся отношения дзэн-буддизма к разуму, двояка. Во-первых, логика и описание дзэн-буддизма имеют смысл лишь с точки зрения опыта, радикально отличающегося от заурядного. Во-вторых, учителя в дзэн-буддизме решительно требуют, чтобы ученики приобретали собственно опыт, и не позволяют подменять его рассуждениями.

Нигде решимость дзэн-буддизма по этому последнему пункту не проявляется очевиднее, чем в методе, принятом им на вооружение с целью собственного увековечивания. Если по щекотливому вопросу преемственности другие религии обращаются к официальным полномочиям, наследованию папского престола или тезисам вероучений, то дзэн-буддизм вверяет свое будущее особому состоянию сознания, которому полагается передаваться напрямую от одного разума другому – как пламя передается от свечи к свече, или вода переливается из чашки в чашку. Именно эта «передача разума Будды разуму Будды» составляет «особую передачу», на которую Бодхидхарма указывал как на сущность дзэн-буддизма. На протяжении ряда веков эту внутреннюю передачу символизировал переход одеяния и чаши Будды от патриарха к патриарху, но в VIII в. шестой патриарх китайского чань-буддизма пришел к выводу, что даже это простое действие представляет собой шаг в сторону путаницы формы с содержанием, и распорядился прекратить его. Так что здесь мы имеем традицию, центром которой является череда учителей, каждый из которых в идеале наследует от своего учителя состояние духа, аналогичное тому, которое Гаутама пробудил в Махакашьяпе. Практика не дотягивает до идеала, однако следующие цифры свидетельствуют о мерах, которые предпринимаются для поддержания должного уровня. По оценкам учителя-наставника, под руководством которого занимался автор этой книги, он лично обеспечил наставлениями около девятисот послушников. Из них тринадцать завершили свою дзэн-буддистскую подготовку, четыре удостоились ранга инка, то есть были утверждены в должности роси (учителей дзэн-буддизма) и получили право наставлять учеников.

Что же это за подготовка, посредством которой соискатели подводятся к состоянию разума Будды, сохраняемому таким образом? Приблизиться к ее пониманию можно с помощью трех ключевых терминов: дзадзэн, коан и сандзэн.

Дзадзэн буквально означает «сидеть в медитации». Подготовка в дзэн-буддизме главным образом проводится в просторном зале для медитации. Посетители таких залов поражаются, увидев, как монахи проводят кажущиеся нескончаемыми часы, молча сидя на двух длинных возвышениях, располагающихся по обе стороны зала вдоль всей его длины; они сидят, обратившись лицом к центру зала (или к стенам, в зависимости от того, к какой из двух основных школ дзэн-буддизма принадлежит монастырь)[100]. Их поза – это поза лотоса, заимствованная в Индии, их глаза полузакрыты, расфокусированный взгляд обращен на желтоватые соломенные циновки, на которых они сидят.

Так они сидят час за часом, день за днем, год