Калин сидел с приоткрытым ртом, широко распахнув глаза, не моргал и, кажется, даже не дышал. Борг поводил указательным пальцем перед носом паренька, щелкнул пальцами, спросил:

– Че, малой, грузанул я тебя, да? Вот же, пень старый, – ругнулся он сам на себя за излишние откровения.

Глаза Калина так и продолжали таращиться в пространство перед собой, мальчишка застыл куклой с ошарашенным выражением на лице, а рука сама потянулась к поясу и принялась там шарить в поиске, видимо, фляжки: пальцы механически сжимались и разжимались, надеясь ухватить несуществующий предмет. Борг, удивленный своей догадке, скосив глаз, наблюдал за этими движениями недолго. Быстро поднялся, принес пацану воды, сунул кружку в руку.

– Пей. Неужто спекся? – сокрушенно, скорее сам себе, сказал он, глядя на, кажется, потерявшего здравый рассудок Калина. – Вот же черт! – выругался он в сердцах и пнул ни в чем неповинную чурку, заменявшую ему табурет во дворе.

– Борг, – тихо позвал мальчик.

Старый вояка тут же кинулся к ребенку, заглянул в глаза, кошмарно боясь увидеть в них безумие.

– Борг, – мальчик уставился прямо глаза в глаза. – Ты… откуда? Из… какого мира?

Крякнув, воин уселся там же, где стоял, сунул пятерню в шевелюру, крепко ее сжав.

– Мда… – изрек теперь уже он, тоже с ошарашенным видом.

Эта ночь оказалась неимоверно короткой, незаметно пролетевшей для двух людей, которые говорили, говорили и говорили, до самого рассвета вспоминая свои прошлые жизни, другие миры, изливая друг другу душу свою…

– Не, малой, я не знаю, что такое этот твой Улей, но, если он был таким же, как и мой Остров, то мы с тобой верно оба побывали в аду, – говорил Борг Калину, попивая горячий отвар из веточек и ягод болотных растений и грея вечно ноющие колени у открытого огня. – Знаешь, я вот только сейчас понял, почему мне с тобой так легко общаться было и откуда у тебя столь богатые изначальные знания. А то все удивлялся, где это деревенский пацан таким хитростям обучиться умудрился: и тактика укрытия, и уход с огня противника, да! Точно! Вот же я, дурак старый, все позабыл. А оно свербело в подкорке, что знакомое, а что это, я все вспомнить не мог. А словечки эти твои, так и веяло от тебя моей былой, прошлой жизнью. Позабыл, ты представляешь, я почти напрочь позабыл… прошлое свое…

* * *

Всегда трудно сделать первый шаг. Трудно и боязно. Кажется, что не просто ногу передвигаешь, а наступаешь на что-то эфемерное, но в то же время чувствительное до боли, на душу свою. Но стоит сделать этот шаг в неизведанное, как с удивлением замечаешь, что не можешь остановиться, и все идешь и идешь, и все реже оглядываешься назад, пока, наконец, вовсе не забываешь то, что осталось позади. Прав был Борг: идешь и думаешь… Обо всем на свете, и в то же время ни о чем. Поразительно, что такие разные вещи, как дорога и мысли, дополняют друг друга, подпитывают. Вот она – пыльная и кривая, прямая и удобная, ложится километрами под уставшие ноги, и вместе с ней невидимой ниточкой вьется мысль… Воспоминания или мечты – не столь важно, но примечательно то, что дороги без мыслей не бывает… Дорога, по которой шел Калин, не отличалась ни красотой, ни удобством, но это нисколько не мешало ему думать.

Борг проводил своего ученика до границы Туманных болот. Переночевав, на рассвете они распрощались. Навсегда ли? Как знать. Гамлет сопровождал мальчика с мрякулом еще несколько дней, до самого дома.

Повидавшись с родителями и младшим братом, Клин вышел из дома и сделал тот самый, свой первый шаг, в сторону Николота, столицы Империи.

Деревня давно уже скрылась из поля зрения, и даже немалые земли князя остались далеко позади, а Калин все шел и шел. В дороге ему часто встречались люди, как пешие, так и на транспорте, копытном или самоходном. Одни проезжали мимо, а иные предлагали подвезти. Нечаянные попутчики частенько расспрашивали, куда это столь юный отрок держит свой одинокий путь. Приходилось отчасти врать, рассказывая о добром дядюшке, ожидающем его в столице. По пути, если была возможность поохотиться, Калин никогда ею не пренебрегал, если же он заходил в какую-то деревню или провинциальный городок, то просился на ночлег, а взамен предлагал помощь по хозяйству. Борг рассказывал ему про дни своих странствий и научил, как выбрать для ночлега подходящее жилище с одинокой женщиной – это самый удобный вариант. Такие хозяйки на постой часто примут и мужчину, и мальчишку, потому как, ежели к первым тянет женское начало, то ко вторым – материнский инстинкт.

«Если есть корчма – хорошо, – поучал Борг Калина премудростям дальних дорог, – но они не во всех деревнях встречаются, да и мест иногда там не бывает, а тебе так и вовсе комнату могут не выдать или обмануть, ограбить попытаются, почуяв в сопляке легкую поживу. Так что монетами не свети, придерживай их на самый крайний случай, старайся найти ночлег за труд свой. Тебе дела хозяйские – лишняя тренировка, только польза от того, а за работу и тарелку каши дадут, и переночевать пустят».

Так мальчик и делал. Если в населенном пункте имелся в наличии общий колодец или святилище, то Калин околачивался там, высматривал очередную вдовушку, и, состроив жалобную мордаху, подходил к женщине с предложением наколоть дров или еще чего сделать по хозяйству в обмен на ночлег и ужин. Определить, которая из женщин схоронила супруга, труда не составляло – все они в обязательном порядке носили ленту черного цвета в волосах или на лбу, повязав ее как ободок. Работала наука Боргова безотказно, даже несколько раз мальчишке предлагали остаться насовсем. На этот раз он нацелился на небольшой городок, называвшийся Хаббардом, о котором слышал от встреченных людей. По объясненным ориентирам городок уже должен был показаться, но вместо его стен мальчик видел лишь степь да холмы.

– Вот, черт! – выругался Калин, осматривая местность с макушки придорожного дерева. – Ни города, ни даже деревеньки захудалой. Все, Полкаша, ночуем тут. Иначе без огня и без ужина останемся. Давай-ка лучше, пока светло, место нормальное для ночлега подыщем. Ну, и чего ты тут еще висишь, есть не хочешь? Лети давай, морда ленивая, ищи, где нам спать сегодня.

Мрякул, зацепившись задними лапами и хвостом за ветку, делал вид, что спит, завернувшись в свои крылья с головой. Только два кончика ушей торчали из этого кокона.

– Ну, спи-спи, в таком случае тот кусок колбасы – весь мой, – с усмешкой сказал Калин и полез вниз.

Не успел он ступить на землю, как мрякул, демонстративно заложив крен, дал круг в воздухе и упорхнул.

Калин хихикнул:

– Желудок крылатый, за кус колбасы и Родину продаст.

Подхватив свой рюкзак, который они вместе с учителем сшили из шкуры болотного лося, того самого, которого он завалил на острове, мальчик бодро пошагал к дороге.

По проторенным дорогам он ходил не всегда. Были места, где чутье подсказывало, что лучше людям на глаза не попадаться, и тогда он долго продирался сквозь чащобу, прятался в траве или, если чувствовал от прилетевшего мрякула беспокойство, то вообще сворачивал подальше от тех мест.