Кэл, поднимаясь из-за стола и бросая недопитый бурбон. Он поднимает футляр с гитарой, облегчая мою ношу. – Рад знакомству.

Грег смотрит на меня пару секунд, потом кивает, отворачивается и ведет Энджи к барной стойке. Алисса смотрит на меня сочувственно и говорит одними губами:

– Позвони мне.

Я машу на прощание всем троим и иду к выходу. Кэл нагоняет меня уже на улице, когда я выбегаю в холодный ноябрьский вечер. Я задыхаюсь, но вовсе не от ледяного ветра.

– Люси. – Кэл подходит ко мне с гитарой в руке. – Ты как?

Моя машина припаркована рядом с мотоциклом Кэла на соседней улице, и я направляюсь туда торопливым шагом – не столько от Кэла, сколько от всего остального.

– Все хорошо. Не волнуйся. Спасибо, что помог. – Я протягиваю руку за гитарой, но он ее не отдает. – Все со мной нормально, Кэл. Честно.

– Ты будто призрака увидела.

Уж лучше бы призрака. Мое лицо, должно быть, стремительно белеет. Я колеблюсь и поднимаю взгляд на Кэла, когда он подходит ко мне ближе. Его дыхание срывается с губ меловыми облачками, а волосы в свете фонарей будто озарены золотым нимбом. На миг мне кажется, что он ангел.

Мой ангел.

Я чуть было не рассказываю ему правду. Про Джессику, Грега, про все тайны, которые обитают внутри моей черной дыры. Но вместо этого с моих губ срываются совсем другие слова:

– У тебя есть грустные песни?

Он хмурится, но не сердито, а задумчиво.

– Какие?

Я облизываю губы и обвожу взглядом пустую улицу, заставленную автомобилями. В моих ушах звучит глухой ритм сердца.

– Грустные, – повторяю я. – Песни, от которых хочется плакать или спрятаться под одеяло и забыть. Которые ты не можешь петь, не можешь даже напевать, потому что они душат тебя. Песни, которые преследуют тебя, как траурный марш.

Он мрачнеет. Уличный фонарь над нами мигает. Кэл смотрит на трещины на асфальте, потом вновь поднимает взгляд на меня.

– Да, – говорит он негромко. Ставит футляр с гитарой на землю и отходит. – Для меня все песни – грустные.

У меня щемит сердце. Я смотрю на Кэла, пока тот делает глубокий вдох, достает из кармана вязаную шапочку и натягивает на голову.

– Напиши мне, когда будешь дома, – говорит он, прежде чем уйти. – Чтобы я знал, что ты нормально добралась.

Я тяжело сглатываю и киваю.

– Здесь недалеко.

– Все равно напиши. Пожалуйста. – Он смотрит на меня еще мгновение, потом садится на мотоцикл и заводит мотор.

Я стою под внезапно начавшимся снегопадом и смотрю, как исчезают в ночи огни мотоцикла. Потом закрываю глаза, думая про Джессику. Про Эмму. Про все то, о чем обычно стараюсь не думать.

Из бара доносится оживленный шум толпы, смех и энергичная музыка. Что-то легкое и приятное. Танцевальная музыка.

Это счастливая песня.

Но… Мне все равно грустно.

Глава 17

Разумеется, в День благодарения я стою у Кэла на пороге, держа в руках горшок с орхидеей. Шерстяная шапка с помпоном защищает мои уши от холодного осеннего ветра.

Кэл почему-то удивлен. Он возвышается надо мной, одетый в спортивные штаны и футболку, и держится за край двери.

– Что ты здесь делаешь?

– Счастливого Дня благодарения! – радостно говорю я, протягивая ему желтую орхидею. Я выбрала цвет, который символизирует дружбу и новые начинания. – Одевайся. Мама с самого утра готовит индейку.

Он оглядывает меня с ног до головы и моргает, когда наши глаза встречаются.

– Я же говорил тебе, что люблю одиночество.

– Потерпишь.

Его брови изумленно поднимаются. Кажется, он ждал, что я испугаюсь и покорно вернусь в машину, поджав хвост.

Ну уж нет. Не сегодня. Сегодня я не позволю ему скучать одному.

Сегодня не будет грустных песен.

– Люси, не стоит. – Он вздыхает и устало прислоняется к косяку. Под глазами у него залегли тени, а волосы растрепаны сильнее, чем обычно. Отводя взгляд, он отходит обратно в прихожую и откашливается. – Передавай маме привет. Счастливого Дня благодарения.

И он захлопывает передо мной дверь.

Захлопывает передо мной дверь!

Меня мутит, и щеки начинают полыхать, несмотря на холод. Я стою, замерев столбом, пытаясь осознать произошедшее. Но тут дверь открывается снова, и Кэл ухмыляется, глядя на меня. Я растерянно моргаю.

– Поверить не могу!

– Да я пошутил. – Он с улыбкой складывает руки на груди. – Ты не оставила мне выбора, кроме как пойти с тобой.

– Знаешь, Кэл, я подумала, что ты сделал другой выбор, когда захлопнул передо мной дверь.

– Ты же цветок принесла. Я не настолько козел. – Он делает шаг в сторону и жестом приглашает меня внутрь. – Погоди немного, я переоденусь. Но хочу заметить: я останусь лишь ненадолго, и я не в восторге.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Будешь в восторге. Я испекла тебе банановый хлеб. И тыквенный. И три разных пирога.

Он явно заинтересовался.

– Что, правда?

– Правда. И можешь взять с собой Стрекозу, мама хочет с ней познакомиться.

Его усмешка смягчается. Становится добрей.

– Ну ладно.

Наши взгляды встречаются. Мое сердце трепещет, вместе с другим местом, пониже. Я опускаю взгляд и захожу в дом, и Кэл закрывает за мной дверь.

– Спасибо, что согласился. Я уж думала, придется тащить тебя силой.

– Можешь тащить. Я не против.

Я краснею от его игривого тона. Надеюсь, Кэл подумает, что это из-за холода. Я прохожу в гостиную и ставлю орхидею на кофейный столик, рядом с диффузором. Кэл потирает затылок, и его задравшаяся футболка обнажает мускулистый, загорелый живот. Заметив дорожку темных волос, выглядывающую из-под штанов, я краснею еще сильней и поспешно отвожу взгляд, но слишком поздно – Кэл все видит.

Он ухмыляется снова. Его глаза сверкают.

– Подожди минут пять. Стрекоза где-то на кухне, если ты готова рискнуть.

– На всякий случай не буду снимать варежки. – Я машу ему рукой; он кивает и уходит в свою спальню.

Через пять минут мы выходим на улицу.

Кэл порывался было сесть на мотоцикл, но я убедила его, что Стрекозе будет удобней у меня в машине. На самом деле, мои помыслы исключительно эгоистичны; если я отвезу его, он не сможет уйти пораньше. Мне безумно хочется провести с Кэлом весь День благодарения, подарить ему праздник, полный тепла и смеха, вместо одинокого вечера на диване в компании контейнеров из ресторана.

Я не сомневаюсь, что он не захочет уходить.

И вот мы останавливаемся перед домом моей мамы, белым с черными ставнями и красной дверью. Наверное, именно поэтому красные двери всегда