Он пожимает плечами, не сокрушенно, а скорее спокойно.

– А как, по-твоему, выглядит радость?

Я открываю было рот, но потом задумываюсь. В самом деле – как? На что похожа радость после невосполнимой потери? Уж точно не так, как раньше.

Кэл наконец переводит взгляд с неба на меня и улыбается. Лишь самую малость, но не через силу. Это искренняя улыбка. Он счастлив настолько, насколько это возможно.

Не успеваю я моргнуть, как он вдруг падает в снег.

Я делаю шаг.

– Кэл?..

– Мы рисовали ангелов в снегу той ночью, – говорит он, водя в разные стороны руками и ногами. – Эмма затащила меня в сугроб и хохотала без умолку. Этим своим неповторимым смехом. Будто ее радость можно было взять в руки.

Я тоже невольно смеюсь, вспоминая, как взбесила Кэла намокшая одежда.

– Тебе было совсем не весело. Ты так разозлился. – Мне хочется к нему присоединиться, но я не могу сдвинуться с места. Я будто примерзла к земле.

– Я злился, а потом перестал. Она всегда так на меня действовала. – Он водит руками и ногами по снегу, рисуя гигантскую фигуру ангела. – Совсем как ты.

Я наконец сдвигаюсь с места, подхожу ближе и падаю в снег рядом с Кэлом. Мои волосы мгновенно пропитываются влагой, и я невольно смеюсь. Синхронно с Кэлом я двигаю руками и ногами и гадаю, как мы выглядим со стороны – взрослые люди, играющие в снегу, будто дети. Горе переплетается с радостью. Боль – с надеждой.

Мы смотрим друг на друга в один и тот же момент. Расстояние между нами слишком велико, чтобы соприкоснуться, но достаточно близко, чтобы я разглядела чувства, переполняющие его глаза; те же чувства, что испытываю и я. Я смеюсь, когда он кидает в меня снежком, а он смеется, когда я отвечаю ему тем же. Мы улыбаемся. Нас переполняет счастье, несмотря на воспоминания.

А потом он переворачивается и оказывается прямо надо мной.

У меня перехватывает дыхание.

Холодный снег тает от его тепла. Кэл убирает волосок, прилипший к моему блеску для губ. По спине у меня бежит дрожь.

– Я рада, что ты здесь, – говорю я ему.

Я рада, что нашла к тебе дорогу.

Кэл сглатывает, обводит взглядом мое лицо и задерживается на губах. Он кладет руку мне на шею, поглаживает большим пальцем подбородок и наклоняется.

Мне чудится, что сейчас наши губы соприкоснутся в поцелуе, которого мы так долго избегали, но в последний момент Кэл передумывает.

Он передумывает, потому что не будет меня любить.

Вместо этого, придерживая меня за шею, он целует меня у самого края волос. Легко и ласково. Потом опускается чуть ниже и запечатлевает поцелуй у меня на лбу. Мои глаза медленно закрываются, а сердце буксует, словно летние шины в снегу. Я начинаю дышать быстрей. Кэл прижался ко мне грудью и запустил пальцы в мои волосы. Больше всего на свете я хочу приподнять подбородок и украсть поцелуй, на который я не имею права. Кэл мне позволит, я не сомневаюсь. Он ждет, пока я сделаю первый шаг, пока решусь пойти на риск. Я могла бы поцеловать его прямо здесь, под звездами, совсем как в прошлый раз, и после этого разделить с ним постель.

Одна ночь наслаждения в обмен на жизнь, полную сожаления.

Почему-то эта идея кажется заманчивой.

Кэл дотрагивается губами до моего уха и чуть сильнее сжимает меня за шею.

– Ты об этом думаешь, да?

Я судорожно выдыхаю.

– О чем?

– О том, чтобы сдаться. Поехать со мной домой, отдаться мне.

В ответ на его слова я невольно раздвигаю ноги. Мои пальцы сжимаются на его рубашке, но я не знаю, чего хочу больше – оттолкнуть его или притянуть ближе. Я вечно колеблюсь между двумя крайностями и сама не знаю, что выберу в итоге.

Но потом я вспоминаю Грега, который пришел в бар без Джессики.

– Я не могу. Я не должна, – говорю я в отчаянии. – Прости.

Он кивает и закрывает глаза.

– Да. – Кэл делает глубокий вдох, отстраняется и садится. – Оно и к лучшему.

Какое-то время мы молча сидим рядом, слушая смех, доносящийся через тонкие стены.

– Нам… Нам лучше вернуться в дом. Мама точно подглядывала из-за штор. – Я стараюсь, чтобы мой тон звучал непринужденно.

Кэл снова кивает.

– Да. А собаки наверняка съели мой банановый хлеб. – Кэлу тоже не удается добавить в голос легкости.

Не глядя друг на друга, мы встаем, и я бросаю взгляд на наши творения.

В снегу остались рисунки двух ангелов, и я не сомневаюсь, что третий смотрит на нас с небес.

От этой мысли у меня сжимается сердце. Я перевожу взгляд на Кэла, который смотрит не на ангелов, а на ночное небо. Поколебавшись пару секунд, он направляется к дому и заходит в дверь.

Я снова смотрю на снежных ангелов.

Рядом друг с другом, побольше и поменьше, под светом звезд и уличного фонаря. Ангел Кэла чуть смазался с одной стороны после несостоявшегося поцелуя.

Я невольно улыбаюсь.

«Расстраиваться в хорошем смысле», сказал он, и я не поняла этих слов. Но теперь, кажется, понимаю. Теперь мне стало ясно.

Иногда нас расстраивают хорошие вещи.

Иногда они служат напоминанием, что мы все еще способны чувствовать.

Глава 18

Я выбрала красный цвет.

С ног до головы меня украшают самые яркие оттенки рубинового, от помады до лака «Роковая женщина». Я одета в облегающее платье с куда более глубоким декольте, чем ношу обычно, – оно даже обнажает мой шрам. Мои волосы завиты в локоны и уложены спреем.

Я верчусь перед зеркалом из стороны в сторону, сжимая в руке клатч кремового цвета.

– Ты совершенно неотразима, подружка. – Голос Алиссы едва слышен из-за шума фена. – Ставлю часов на пять.

Я моргаю и отхожу от зеркала в коридоре, чтобы взглянуть на Алиссу, стоящую над раковиной в ванной.

– Пять часов?

Алисса выключает фен.

– Прежде чем он жадно лишит тебя девственности.

Меня пробирает дрожь. Я не знаю, что и думать о слове «жадно», как и о том, чтобы потерять девственность с Кэлом. Мои щеки принимают цвет платья.

– Ты неисправима, – я неловко посмеиваюсь.

– Ну еще бы. – Она подтягивает подол короткого черного платья. – Ах да! Кстати, о девственности, давай все вместе сходим выпить после свадьбы. Может, споем в караоке.

– Хм. Может быть. – На самом деле, мысль не кажется мне особо привлекательной. Я слишком нервничаю из-за