Эмма попыталась устроиться в новый цех, открывшийся в пределах парфюмерной фабрики, но обнаружила, что все места уже заняты. Наверное, десятки девушек уже заранее знали о том, что готовится открытие нового цеха. А может быть, их просто пригласили или порекомендовали родственники, которые уже работали на предприятии до этого. Кто знает?

Дальше были ткацкие фабрики, пекарни, кафе и даже магазины. Везде она наталкивалась на упрямые отказы, которые с каждым разом становились все более жесткими. Или ей просто так казалось? Измученная ежедневным пренебрежительным отношением, Эмма стала внутренне ощетиниваться на любой вопрос, хотя и не позволяла себе вольностей.

Избавление приходило в лице Мэйлин. Возможно, для самой Мэйлин присутствие Эммы значило примерно столько же. Они вместе отправлялись на очередные курсы, где Эмма усердно училась печь хороший хлеб, выбирать макароны, подавать соусы и взбивать сливки. Кулинарные курсы проводились по понедельникам, средам и пятницам, их возглавлял шеф-повар небольшого ресторанчика. За обучение нужно было вносить небольшую плату, но почти все деньги шли на продукты, которые использовались в ходе обучения. Поскольку даже при таком раскладе с финансами у Эммы наметился заметный кризис, она стала приходить в качестве вольного слушателя – ей разрешали смотреть, учиться и наблюдать, но к плите она и близко больше не подходила. Другие курсы – писательские – проводились только по четвергам. Здесь тоже требовалась оплата, и потому Эмма все также приходила как вольный слушатель – она не сдавала свои сочинения на проверку и уж точно не получала рецензий. Хотя ей справедливо казалось, что бесплатные лекции уже сами по себе являются невероятной роскошью. Мэйлин готовила этюды, писала рецензии на книги и составляла планы сочинений. Эмма просто наблюдала за этим, понимая, что к эпистолярному жанру у нее душа уж точно не лежит.

Как бы то ни было, в такие вечера она забывала о дневных невзгодах и позволяла себе не думать о деньгах. В компании Мартина, когда они встречались во время обеденного перерыва или по вечерам во вторник, Эмма часто говорила о том, как продвигаются поиски работы, и проблемы всегда оставались между ними. Мартин говорил очень мало, но при этом умел хорошо слушать. Она хотела ответить ему тем же и сама просила его рассказать о том, как идут дела у него на работе. Он улыбался и делился с ней своими новостями.

С тех пор, как они расстались, а потом сошлись вновь, их отношения очень сильно изменились. Прежде они обращали внимание лишь на внешние проявления чувств и внимания. Теперь же на первый план выходило то, о чем они не упоминали вслух и то, что пытались скрыть. В таком сдержанном обмене нежностями Эмма находила куда больше прекрасного, чем в комплиментах, подарках и улыбках.

В один из таких дней они сидели в небольшом кафе, и Мартин рассказывал о том, как один из комендантов рабочего общежития заявился к нему в контору с жалобой, причем нанес визит одновременно с членами проверяющей комиссии. Рассказ сопровождался эмоциональными пародиями на каждого участника сего действия. Мартин довольно редко бывал таким раскрепощенным и активным в разговоре, но сейчас крайняя степень возмущения заставила его позабыть о контроле.

– И как же ты справился? – спросила она, сделав глоток горячего чаю.

– Пришлось спрятать его от глаз подальше, пока он не успел еще как-нибудь меня опозорить. Хотя, делу это не особо помогло – проверка документов затянулась, настроение у всех испортилось. Сейчас они ушли, но после таких случаев приходится еще несколько дней отходить и наводить порядок. – Он вздохнул и покачал головой, словно ему не хватало слов для того чтобы выразить, как ему надоела эта бесконечная возня. Потом он поднял взгляд и как-то неожиданно спросил: – У тебя опять нет аппетита?

Она пожала плечами:

– Из-за того, что все мысли о работе, которой нет, я не могу ничего есть.

– Да брось, я за все могу заплатить сам, не обязательно каждый раз унижать меня при людях и рассчитываться из своего кармана.

– Не в этом дело, просто я не чувствую голода.

– Но тебе же нужно как-то жить, Эмма. А для этого необходимо хотя бы иногда подзаряжать свой организм едой.

– Не хочу я ничего есть, – потеряв терпение, раздраженно выпалила она. – И вообще, меня тошнит, я даже смотреть на еду не могу.

Мартин поднял брови и отложил ложку.

– Если бы мы с тобой были в прежних отношениях, я бы подумал, что ты беременна.

Она хмыкнула:

– Мы уже однажды подумали, что я забеременела. Ни к чему хорошему в тот раз это не привело.

Именно с того момента и начались путешествия по коридорам разных городских клиник. Вначале выяснилось, что никакого ребенка не существовало, потом возникли дополнительные вопросы, а дальше все завертелось само по себе. В результате выяснилось, что Эмма вообще не может иметь детей, после чего они с Мартином расстались на довольно долгий срок. Хотя, даже сейчас, когда они виделись несколько раз в неделю и проводили рядом достаточно времени, Эмма не могла сказать, что между ними состоялось полное воссоединение. Ничего подобного не было – они по-прежнему общались как пара хороших друзей, но не позволяли себе ничего более конкретного.

Впрочем, тот случай, когда он приехал к ним домой, все равно сыграл свою роль. Он уже несколько раз заводил речь о том, что скоро наступит зима и выпадет снег, намекая на то, что она должна еще раз пригласить его в гости. Всякий раз, когда они встречались после выходных, Мартин расспрашивал ее о детях, не делая особой разницы между Софией и Филиппом – ему было интересно знать, как продвигаются дела у них обоих.

Эмма вздыхала и говорила, что характер Филиппа стал резко ухудшаться уже в самом начале осени, но теперь, когда стало холоднее и свободы убавилось, он стал совершенно невыносимым. У Софии все было прекрасно, если не считать того, что она очень скучала по тем временам, когда они могли проводить вместе целые дни напролет.

– Ты выполняешь условия этого деспота? – улыбался Мартин, желая подразнить ее.

– А что остается? У него все права на ребенка. Полагаю, надо радоваться, что он вообще не запретил мне общаться с Софией.

Он хмурился, но ничего не говорил. Добавить было нечего – ее слова были чистой правдой, с которой не стоило спорить.

Как-то в конце ноября Мартин принес хорошие новости – когда они встретились, его лицо так и светилось от надежды. На сей раз, они сидели в гостиной женского общежития, и им приходилось говорить вполголоса, чтобы сидевшие в других креслах девушки не вникали в детали их беседы.

– Что случилось? – поинтересовалась она.

– Ты умеешь шить? – с широкой улыбкой, спросил он, вместо того чтобы ответить на ее вопрос.

– Шить?

– Да, платья всякие там… рубашки, штаны.

– Нет. – Он сразу сник, и Эмма поспешила уточнить: – Я, конечно, училась в школе и умею сидеть за машинкой, но кроить – это явно не мое.