как забеременела, перспектива материнства превратилась для меня в мучительное и радостное ожидание, а в итоге все обернулось грандиозным провалом. Не завидую женщине, ребенок которой смотрит на нее глазами, полными ненависти. Ужасное ощущение – словно из тебя по кусочкам выскребают душу. Сколько любви было в моем сердце, но Джослин отвергала ее напрочь.

Александер советовал обратиться к психологу и проговорить эту ситуацию, однако я отказалась. Жизнь складывалась ужасно, и все же я не могла унизиться, рассказав о своей беде первому встречному. Еще муж предлагал избавиться от Ханны. «Получается, что она встала между тобой и Джослин?» – спрашивал он. Я и сама об этом размышляла и даже испытывала искушение выставить няню вон, но в конце концов испугалась, что без нее все будет еще хуже – ведь дочь была так к ней привязана…

Теперь остается лишь жалеть, что я не набралась тогда решимости. Все мы умны задним числом.

Необходимо раздобыть деньги для Ханны. Пытаюсь получить доступ к счету Александера через его ноутбук, но тщетно. Пока попадешь в личный кабинет, надо пройти через какие-то буквально кафкианские дебри. Я сдаюсь. Звоню в местный филиал нашего банка. Та же история – я окончательно запутываюсь в паутине автоматических подсказок. Ничего не поделаешь, придется явиться в банк лично. До Мальборо меня подбрасывает Элизабет.

– Леди Холт…

– Да-да?

– Вы находитесь в Мальборо, в офисе банка.

– Ну да, разумеется.

– Просто вы сейчас говорили…

Смотрю на молодую женщину в обтягивающей униформе. Неужели я думала вслух?

– Хм. Что я такого говорила?

– Что вам нужно лично попасть в банк и сделать перевод…

– Именно поэтому я здесь. Рассказала, зачем приехала.

Девушка облегченно улыбается. Или ухмыляется?

– Я сказала что-то смешное?

– Мистер Пафри уже вас ждет.

Пафри – человек достойный. Мы знаем его много лет. Антеа как-то говорила, что он сделал пересадку волос, и я с любопытством поглядываю на его склонившуюся к экрану компьютера голову. Похоже, так оно и есть.

– Не могу обнаружить ни одного перевода в пользу Ханны Берджесс со счета, который лорд Холт держал в нашем филиале, – говорит менеджер. – Все операции самые обычные. Впрочем, я рад, что вы к нам заглянули: с вашего позволения, я хотел бы обсудить один деликатный вопрос. Не хотел его поднимать, учитывая вашу ситуацию, и все же, боюсь, ему следует уделить внимание.

– О чем вы?

– Незадолго до смерти Александера мы с ним разговаривали по поводу необходимости пополнить счет на довольно серьезную сумму. К сожалению, на нем гораздо дольше обычного висит дебетовое сальдо.

– Насколько существенное?

Пафри поворачивает ко мне свой монитор, и я вижу шестизначную цифру в красном поле. Долг шокирует. У нас нередко случались финансовые затруднения. Я нашла способ, как из них выпутаться, и все же оставила ежедневное управление счетом за Александером. Муж был слишком горд, и я не смела перехватить у него контроль. Теперь вижу, как сильно ошиблась.

– Мне не совсем удобно обращаться к вам с подобными вопросами, – продолжает менеджер. – У нас с лордом Холтом было полное взаимопонимание, но, к сожалению, банковский бизнес сейчас меняется. У меня уже нет былого права на самостоятельные решения по управлению личными счетами клиентов. Головной офис пристально интересуется нашими делами.

Пафри смущенно смотрит на меня, однако я его ни в чем не виню.

– Да-да, я вас прекрасно понимаю.

– Ну что? – спрашивает Элизабет, сгибаясь под тяжестью сумки, набитой покупками из художественной лавки.

– Мне нужно будет съездить в Лондон.

Джо

Сегодня у меня выходной. Сверху доносится пронзительный, полный жалости к себе голос матери. Странные у меня ассоциации: словно усик сорняка вторгается туда, где его не ждут.

– Что? – кричу я, задрав голову вверх.

– Новая девушка не должна заходить в мою комнату!

– Значит, у себя ты будешь убираться сама?

– Ко мне может войти только тот человек, которому я полностью доверяю.

Она появляется на лестничной площадке. Твидовая юбка, небесно-голубые туфли, жемчужное ожерелье и черный бархатный ободок для волос. Мать сильно нарумянила щеки, однако бледность скрыть все равно не сумела. Выглядит совершенно изможденной и все же настаивает на поездке в Лондон.

– Уверена, что тебе хватит сил? – спрашиваю я.

– Вполне, спасибо за заботу. Если потребуется – Элизабет выручит, – отвечает она, спускаясь по лестнице с большой коробкой.

– Что это у тебя?

– Шляпа. Нужно поменять украшение из перьев. По пути заброшу ее в «Лок».

– Зачем? Куда ты собираешься ее надевать?

– Тебя это должно заботить в последнюю очередь.

– Посмотри, тебя покачивает на ходу. Какая необходимость тащить с собой этот короб?

– Ничего, Элизабет поможет.

Мать встает перед зеркалом, подкручивает кончики волос и приглаживает челку. Натягивая красные кожаные перчатки, тихонько шепчет:

– Руби, Руби, как же я ее люблю…

Я так удивлена, что сомневаюсь: не ослышалась ли? Никогда не слыхала, чтобы мать признавалась кому-то в любви – разве что отцу. Имущество, произведения искусства, театр и дорогая одежда – вот что она действительно любит. Обожает. К людям эти возвышенные чувства не относятся. Мне мать таких слов не говорила ни разу в жизни, поэтому я и не знаю, что ответить.

Она кладет мне на предплечье руку в алой перчатке и проникновенно говорит:

– Прислушайся ко мне, Джослин. Хочу тебя предупредить: Ханну не следует допускать до Руби.

– Бабушка, ты что-то сказала про меня? – перебивает нас дочь.

Одета она сегодня – словно собралась в оперу, а не в школу.

– Сказала-сказала.

Мать обнимает малышку, и Руби прижимается к ней точно так же, как ко мне.

– Рубс, – одергиваю ее я. – Сама знаешь – нужно переодеться. И пожалуйста, сними бабушкины кольца.

– Будь хорошей девочкой, дорогая, – шепчет мать, целуя ее в макушку. – Береги себя.

– Руби, за дело! – командую я.

По дороге в школу пытаюсь поговорить с дочерью.

– У тебя с Ханной хорошие отношения?

Руби молчит, и я меняю тему:

– Успела завести в школе новых друзей?

– Кроме Стэна – никого, – качает головой она.

– А что же девочки?

– Я им не нравлюсь.

– Что? Почему же?

– Потому что я люблю играть в футбол с мальчишками.

Футбол… Еще несколько месяцев назад она наверняка сказала бы «соккер». Дочь становится настоящей маленькой англичанкой. Разумеется, я рада, что она адаптируется, и все же для меня это очередной знак: наша жизнь в Калифорнии уходит от нас все дальше.

– Ничего, пройдет время, и они перестанут тебя шпынять, – утешаю я Руби.

Она лишь пожимает плечами.

– Да нет. Никто меня не шпыняет.

– В чем же тогда дело?

– Ни в чем. У меня все