– Пусть его в гридницу проведут, а ты позови Фарлова, Асмунда, кого найдешь.

– Так Ольгер с нами, те двое на лов уехали.

– И верно. Ольгера позови.

Сняв передник, омыв руки и пригладив волосы под очельем, Ельга кликнула с собой Годочу и еще одну служанку, Нивяну, свою старую няньку, и без спешки направилась в гридницу. Ей хотелось иметь при себе как можно больше челяди, чтобы возместить этим неудобство – деве не пристало принимать в одиночку чужого мужчину, а ему неуместно вести разговор с девой. И если уж ей приходится это делать, то при ближниках[23], как положено наследнице Улыбы с Девич-горы.

Правда, что ли, созвать к себе дев киевских и завести девичью дружину, мельком подумала она, проходя по мосткам через двор к гриднице. Стояли бы вокруг нее десять надменных дев… лучше всего, как в предании – в кольчугах и с копьями! Это воображаемое зрелище ее воодушевило, но тут она вспомнила Путивитовы шутки и поморщилась.

В гриднице Ельга с облегчением увидела Ольгера. Третий десятский гридей был мужчиной лет сорока, рослым, жилистым, с продолговатым узким лицом и длинным прямым носом; длинные волосы цвета грязной соломы и такая же борода подчеркивали впечатление прямоты и длинноты всего его облика. Лицо, как у многих варягов, раскраснелось от жаркого солнца. Иные из варягов, хоть и жили на Днепре много лет (а то и родились там) по-настоящему не могли загореть: солнце обжигало их до красноты, иногда кожа слезала, но за зиму они снова обретали белый цвет лица и весной все начиналось с начала.

Щур тоже пришел не один, а с двоими из своих спутников.

– Будьте живы, мужи древлянские! – Ельга приветливо улыбнулась им, потом прошла к своему месту возле княжеского стола и указала им на ближний край длинной скамьи: – Пожалуйте, садитесь.

Древляне поклонились и сели. Две служанки встали позади Ельги и чинно сложили руки на животах. Ольгер с двумя гридями последовал за Ельгой и встал слева от престола, где обычно стоял Свен; отсюда ему все было хорошо видно и слышно, но он не мешал разговору. Щур скользнул взглядом по длинному ударному ножу у Ольгера на поясе.

– Хорошо ли вы устроены? – принялась расспрашивать Ельга. – Всего ли вам довольно? Не нуждаетесь ли еще в чем? Нынче пора, сами знаете, не изобильная, то что у нас есть – с гостями поделимся.

– Знаем, что с припасами у всех ныне небогато, оттого и пришли поблагодарить тебя, – улыбнулся ей Щур. – Хорошо мы устроены, сыты и всем довольны. Холопы твои служат ловко и усердно, паробки сметливые…

– Самых толковых вам послала, – Ельга улыбнулась, будто была довольна, что ее людей хвалят.

На самом деле по спине у нее легкая пробежала дрожь от этих слов. Она и правда послала в гостевые дома несколько отроков из своей челяди, чтобы служили гостям и заодно послушали, о чем те будут говорить между собой. Из болтовни своих служанок Ельга знала, как много челяди известно о делах господ, а древлянам должно быть лестно иметь у себя в услужении полян. Однако Щур разгадал ее замысел, иначе не намекнул бы на ловкость и сметливость челядинов.

– У доброй хозяйки и челядь добра, – благосклонно кивнул Щур. – Дивное дело – такая дева молодая, а все у тебя так ладно устроено, будто жена зрелых лет домом правит!

– Я при отце еще приучилась. Едва я плахту надела, как моя матушка умерла, с тех пор отец в мою волю челядь отдал.

– Вот мужу-то счастье будет! Не сговорил тебя Ельг, пока жив был?

– Нет, – просто ответила Ельга, прямо глядя на Щура и этим намекая, что не его дело.

В его лице что-то дрогнуло: взор ее желтовато-карих глаз с неуловимыми зелеными искрами ударил, как стрела. Дева была разумна, хорошо владела собой и знала себе цену, а значит, не собиралась становиться легкой жертвой охотников до столь богатой добычи.

– Но все же, видать, нелегко тебе одной со всем двором управляться? – сказал Путивит, которого Ельга про себя звала Медведем.

Он казался человеком куда более приятным, чем Щур, – добродушным и открытым. В его серых глазах Ельга ясно видела некую затаенную мысль, которая его самого смущала.

– У меня помощники добрые – ключники, и управитель у нас толковый, честный. Как при отце было заведено, так все и идет.

– Но не вечно же тебе здесь править. Коли ждете нового князя, так он, поди, и хозяйку свою с собой привезет?

– Это мне неведомо, – Ельга на миг опустила глаза, не желая признаваться, как мало она знает о своем близком родиче, которому кияне собираются вручить власть над собой. – Да пока не было слышно, чтобы он женился.

– Так женится! Он уж не дитя, а князю нельзя без княгини, правда ведь? – наседал Медведь.

– Правда, – не могла отрицать Ельга.

– Ну а будет у него княгиня, тебе уж… тут дела не останется, – заметил Медведь, явно чуть не сказав «места не будет», что прозвучало бы слишком грубо. – Поди, выдаст брат тебя замуж, да и жена его постарается. Знаешь ведь, как водится: молодые жены золовок незамужних не жалуют. Тут большух над ней не будет, захочет она быть полной хозяйкой.

– Это ее право законное, – невозмутимо согласилась Ельга, хотя ей было весьма неуютно от этих рассуждений: и потому, что в них была неприятная для нее правда, и из подозрения, к чему все это ведет.

– Так стоит ли дожидаться, пока тебе, госпоже, из своего же дома путь укажут? – прямо сказал Щур. – Отца твоего не воскресить, на его дворе тебе долго хозяйкой не быть. Не умнее ли себе иное гнездо подыскать – чтобы уж навек?

Ельга с трудом удержалась, чтобы не отвести взгляд от его лица; потемневшие глаза его вызвали в ней дрожь, будто яма в земле сырой, куда ее неприметно подталкивали. Она выпрямилась, стараясь не показать, как неприятно взволновали ее эти речи. Но что она могла возразить? Если Ингер холмоградский не успел жениться ранее, то женится, когда приедет в Киев. Возьмет деву из рода Вячемира или Славигостя, а может, дочь ясского князя Гагуза или кого-то из северских князей – Мирозара или Вадислава. Или у радимичей. Бояре уж не раз толковали, где брать ему невесту. Имеющие дочерей или внучек на выданье надеялись пробиться в княжескую родню, не имеющие упирали на хороший случай заручиться для молодого князя поддержкой кого-то из сильных соседей.

– Мы, маличи, род хороший, древний, – понизив голос, продолжал Щур, – городец наш дедами поставлен полных десять колен назад. Первой княгиней в нем тоже девица была – Мала, Дулебова дочь. Брат мой, Боголюб-Мал – уж всем удальцам удалец. Вышла бы ты за него – в тот же день стала бы полной хозяйкой и в городце нашем, и во всей земле. В том его истовое слово, и мужи наши – послухи! – он кивнул на Медведя и другого, Замысла, полноватого мужчину с вечно отечными глазами, что придавало тому унылый, словно заплаканный вид.

Ельга не смотрела на Щура, но девице и полагается быть скромной и смущаться, если зайдет речь о ее замужестве. Посол замолчал и, по-видимому, ждал ответа. Ельга глубоко вздохнула, изо всех сил сдерживая возмущение. Ей – дочери Ельга и Ольведы, правнучке богов, выйти за какого-то Боголюба из Малина! За мелкого родового князька, у кого владений – два болота с лягушками, и только в них он и ведом! Покойные владыки Ругаланда, владетели острова Ругии посмеялись бы над ней, если бы узнали, что за долю ей прочат. Ей, дочери победителя Царьграда, стать госпожой какой-то кочки средь лесов дремучих! В земле Деревской четыре колена ведется, и в каждом свой князь! Да они все вместе ей неровня, а каждый в отдельности – и подавно!