а не геометрические – и лишь затем наконец‐то пошел прочь, борясь с колющим желанием вернуться. Что‐то определенно было не так – не то в мэре, не то в самом особняке, но Джек не понимал, что именно.

Все немного прояснилось спустя несколько часов, когда небо расписали сумерки.

В них Самайнтаун всегда снимал маску захолустья и раскрашивал лицо в цвета неона, звезд и диких трав, торговцы с которыми выходили из своих скромных магазинчиков на улицы в охапку с товаром и брошюрами. Даже Светлый район менялся, темно-синие дома с маленькими шпилями начинали походить на когти, а улицы, не считая центрального рынка, стремительно пустели, будто кто‐то выпускал из городских жил кровь. Темный район же эту кровь жадно поглощал: туристы набивались в бары с живой музыкой, лебединые девы танцевали на речной глади, дети разоряли палатки с карамельными яблоками и тащили родителей в парк аттракционов, где крутилось мигающее колесо. Колокольный звон из городской башни с круглым циферблатом, которую было видно из любой точки Самайнтауна, напоминал его сердцебиение.

Джек петлял по между отелями и болотными огнями – вспыхивая в стеклянных колбах фонарей и вдоль мощенных дорог, те отбрасывали на стены и людей бирюзово-зеленые блики. Он снова выполнял людские просьбы, на которые у него не нашлось времени днем: помог дотащить несколько ящиков с известью рабочим, нашел родителей заплаканного ребенка, потерявшегося в толпе у речных трамвайчиков; заглянул к знакомой старушке по пути, чтобы проверить, работает ли починенный накануне кран. Рутина успокаивала, помогала прочистить тыквенную голову, которую забили липкие, точно густая каша, мысли.

«Смерть смертью, но и о жизни не стоит забывать», – подумал он тогда и решил отложить то, с чем справиться все равно пока не может, чтобы сосредоточиться на том, что ему по силам. А по силам Джеку всегда было помогать, следить, заботиться… В конце концов, все ведь начинается с малого.

И неприятности, правда, тоже.

Хрясь!

– Да, да! Попал!

Тыква Джека покатилась по асфальту с глухим стуком.

«Вот что за невезение! – расстроился Джек. – Хотел же срезать через парк, а не через парковку».

Мало того что в этой части города и впрямь пахло застоявшейся водой со стоками, как предупреждал мэр, так здесь еще и с болотными огнями в фонарях темно было, как в склепе. Неоновые вывески с гирляндами тонули в вечернем мареве тумана. Подпрыгивая, тыква Джека укатилась к колесам крытого фургона, ударилась о шины и остановилась так, уставившись черными треугольными глазами на трех подростков, выскочивших из-за угла. В бомберах с вышивками старшей школы, но с едва проступившей на щеках небритостью – сколько им? пятнадцать? – они вмиг окружили Джека. Все трое как на подбор для выступления в театре: брюнет, блондин и рыжий – худощавый, мускулистый, пухлый. Джек и раньше знал, что любим детьми, но нелюбим подростками, однако бейсбольная бита в руках одного из них, которой тот отбил его тыкву, как мяч, все равно застала врасплох.

– Я и не думал, что это будет настолько просто!

– Чуваку не помешала бы изолента.

– Обалдеть, в ней реально пусто! Гляньте, пацаны.

И они, подобрав тыкву, принялись по очереди пихать в нее свои тупые головы, гогоча и завывая, будто изображали привидение или восставшего из могилы мертвеца, а не Джека. Сам он остался стоять в стороне, чувствуя себя не столько униженным, сколько брошенным, будто говорящая кукла, с которой сняли механизм, чтобы покопаться в нем, в то время как саму куклу отправили на помойку. Ветер приподнял ажурный воротник его рубашки, и Джек рефлекторно опустил его обратно, а вместе с тем огладил пустоту над шеей. Воротник был даже выше, чем она.

– Будьте так любезны, – дружелюбно сказал Джек. – Верните мне мою голову.

Все трое оглянулись на него с таким удивлением на лицах, будто и вправду забыли, что он здесь.

– Ого! Ты еще нас видишь? – поинтересовался тот, что рыжий, пока двое других спорили, чья сейчас очередь мерить тыкву. Едко ухмыляясь, он потрусил перед Джеком рукой, сгибая и разгибая пальцы, как на приеме у офтальмолога. – У тебя ведь глаз нет, да и вообще башки. Ты же типа Безмозглый Джек.

– Я Безголовый Джек, – уточнил он, когда те перестали хохотать над своей гениальной шуткой. Не будь он таким уставшим, чтобы злиться еще и на малолетних бедокуров, где‐то бы наверняка угасло несколько голубых свечей. – Повторяю в последний раз: верните мою тыкву. Я ее всего неделю как ношу, совсем еще новая! Если на ней хоть одна вмятина появится…

– То что? Ты разве можешь что‐то, кроме того, чтобы позировать с туристами или менять бабулям лампочки? – ухмыльнулся уже другой мальчишка, белобрысый и прилизанный, с вытянутым носом, как у мыши. Джек невольно подумал, что в его тыкве он и то выглядит симпатичнее.

– Старший брат каждый месяц деньги в твой фонд переводит за то, что ты моего племяша из реки два года назад вытащил, – заговорил третий парень, сунув руки в карманы. – Будто бы у нас денег куры не клюют! Уже давно бы вместо этого новую приставку купили. Но не-ет, говорит, ты типа хранитель города, символ, и все такое. Раз другим помогаешь, то и тебе помогать надо. Но знаешь, что я об этом думаю? – Он шагнул вперед, и его плевок приземлился у ботинок Джека. – Ты выглядишь как полный придурок и только позоришь Самайнтаун. Это на тебе что, бабская рубашка?

– С вашего позволения начну по порядку. Во-первых, в том, чтобы менять бабушкам лампочки, нет ничего зазорного. У них спина больная и суставы. Почему все вокруг меня сегодня об этом говорят?! – воскликнул Джек, едва дослушав эту тираду до конца. – Во-вторых, я выгляжу элегантно. – И Джек с гордостью отдернул пышные белоснежные воланы на своей груди. – В-третьих, я помню твоего брата с племянником. Они умные, а ты – нет. Барбара, зонт, пожалуйста.

Тень дернулась, будто сомневалась, действительно ли Джеку нужен именно зонт, а не меч или копье, но просьбу его тем не менее послушно выполнила. Ему в ладонь легла черепаховая трость с наконечником, как острие иглы, и туман расступился вокруг кольцом, будто кто‐то смел его веником вместе со всеми золотыми листьями, освободив пространство между машинами и тускло горящими столбами. Джек резко выбросил руку вперед, нажал на тугой железный спуск зонта, и тот раскрылся настолько широко, что отбросил подростков и от него, и друг от друга. Тыква, слишком крупная и слишком гладкая, выскользнула у них из рук. За долю секунды до того, как она бы шмякнулась о землю и точно бы раскололась, Джек подхватил ее куполом зонта на манер корзинки и снова подбросил в воздух. Еще спустя мгновение тыква