Она встала и прошлась по комнате.

– Орест, Эгист доставил мне много забот. Мне важно, чтобы ты это знал. Тебе я готова это сказать – как никому другому.

Орест смотрел на нее, видел, что она собирается произнести что-то еще, но умолкает. Внезапно она приблизилась к нему и взяла его за плечи.

– Это восстание – более решительное и серьезное, чем мы видали доселе. У меня нет никого, кроме тебя. Я доверяю тебе – и Диносу, он воин проницательный, каким был твой отец. Больше не доверяю никому. Я приставила слежку к Диносу, тень, и в нем я уверена в той же мере, в какой уверена в ком угодно еще. Хочу отправить тебя к нему. Потерять тебя – выше моих сил. Для тех, кто руководит восстанием, ты – лучший трофей. Это тебя они придут забрать. А потому тебе здесь быть нельзя. Мы тут уязвимы.

Она договорила, а Орест глядел на нее. На миг он был уверен, что его отсылают прочь, потому что его мать обнаружила, чем он занимался прошлой ночью. Но следом, когда она взялась рассказывать, какая у него будет защита, пока он перемещается по глухомани, уверенность его поубавилась. К концу беседы, когда они условились, что встретятся завтра и обсудят вопросы безопасности с людьми, которым предстоит служить ему телохранителями в пути, он понял, что его всего лишь отсылают прочь, но не мог решить, потому ли это, что он чем-то не угодил матери, или она и впрямь желает его защитить.

Когда он явился в комнату Электры, та выразила изумление.

– Жену и детей Диноса поубивали во время восстания, – сказала она. – Он подавил его с потрясающей жестокостью. Но там по-прежнему опаснейшее место. И мать хочет выслать тебя туда?

Орест кивнул.

– Говорит, что доверяет Диносу, – сказал он.

– Уверена, что она его беспредельно обожает, – промолвила Электра.

– Говорит, что это восстание серьезное.

– И оно ширится. Эгист погасил лишь один очаг. Он не сможет расправиться со всеми. Они будут поджидать его. Она послала его на смерть.

– Кто решил, что ему надо туда? – спросил Орест.

– Она заставила его почувствовать, что, раз он воин, значит, ему надо. Не оставила ему выбора. Замыслила все так, чтобы он убрался. Без нее ничего не происходит. Все решает она одна.

– В день, когда мой отец вернулся с войны, – заговорил Орест, – моя мать решила и…

– Она вся сплошь обаяние и сладость с тех пор, как ты вернулся, верно? – прервала его Электра.

– Почему ты не отвечаешь мне? Когда отец вернулся, это мать решила, что произойдет дальше?

– Отчего бы тебе не спросить у нее? Ты с ней проводишь уйму времени.

– Если я спрошу у нее, не она ли убила отца, она ответит мне?

– А кто, по-твоему, убил отца? – спросила Электра.

– Это вопрос? – отозвался он.

Электра перебирала цветы в вазе.

– Если так, я бы сама хотела услышать материн ответ, – сказала она.

– Я бы хотел услышать твой, – произнес Орест.

– Теодот с Митром тебе не сказали? – спросила она.

– В каком смысле?

– Когда ты их освобождал.

– Откуда ты знаешь, что я их освобождал?

Она перенесла вазу на столик поближе к двери.

– Это дом шепотов, – сказала она.

– Мать знает, что я их освободил?

– Может, и это у нее спросишь? Но не сейчас же, мы с ней собирались прогуляться по саду.

– Кто рассказал тебе об освобождении?

– Неважно, кто мне рассказал. Важно, что тебе не следует лезть в то, что тебя не касается.

– Леандр – мой друг. Теодот – его дед.

– Леандр – вождь одного из восстаний, – сказала Электра. – Он, если только не победит, тебе не друг. Он твой враг.

– Он отправился на выручку дядьям, братьям матери. Их похитили тогда же, когда и меня. Ты же видела, как меня забрали.

– Меня в то время держали в подземелье, – сказала Электра.

Она встала, опершись спиной на дверь.

– Кто держал тебя там?

– Отчего ты и про это у матери не спросишь?

– Я спрашиваю тебя.

– Надо тебе научиться слушать. Я вижу, ты иногда слушаешь под дверью комнаты, где я бываю ночью. Но ничего не слышишь, верно?

– Ты была во дворце, когда отца убили?

– Да. Разумеется. Я тебе говорила – в темнице.

– И ничего не видела?

– Там, в моем узилище, было маленькое окошко. Видела клочок света.

– То есть ты не знаешь?..

– Конечно, знаю, – перебила Электра. – Я все знаю!

– И мне не скажешь?

– Скажу, что могу. А теперь мне пора гулять по саду с матерью, а тебе – вернуться к себе в комнату.

* * *

В ту ночь к Оресту пришел стражник и зашептал:

– Сходи в дом к Леандру. Как только во дворце начнется утренняя суета, отправляйся туда.

– Кто этого хочет? – спросил Орест.

– Это срочно, – сказал стражник.

– Моя сестра знает, что я помогал освободить Теодота с Митром.

– Тебя видели, – сказал стражник. – И увидят, как ты идешь к родне Леандра. Но важнее всего, чтобы ты туда пошел.

– Это Кобон захотел меня повидать?

– Не знаю. Весть моя такая, что, пока солнце в небе, тебе надо там оказаться.

Стражник побыл с ним еще сколько-то, но они больше не говорили. Позднее Орест лежал в постели один, и в голове у него возник четкий образ Леандра. Орест представлял его себе решительным, бдительным. Такой человек ошибок не натворит. Орест сопоставил спокойный ум, ясное видение цели Леандра – и образ матери с Эгистом. И со всей силой понял, что в любой битве с ними Леандр возьмет верх. Орест не знал, что будет дальше, но решил, что с первым светом сделает, как прошено. Пойдет к дому. Всегда сможет сказать, если мать его укорит, что, поскольку она ему про это ничего не сказала, он понятия не имел, что Леандр участвует в восстании. Предупредит Электру, пусть не говорит матери, что он осведомлен. Скажет, что просто отправился повидать друга и сообщить ему о своем скором отъезде.

Проснулся поздно и тихонько выбрался из дворца через боковую дверь, прошел по кладбищу и вдоль пересохшего русла. Чувствовал то отвагу, то тревогу. Минуя людей в переулках и переходя маленькую оживленную площадь, головы не поднимал.

Оказавшись на месте, подумал, что странно это: входная дверь нараспашку, и даже в прихожей не видать ни слуг, ни домочадцев. Все брошено, безмолвно. Принялся выкликать имена – Кобона и Раисы, Ианты и Дакии, затем назвал свое имя, как прежде Леандр, чтобы они знали: он не чужак.

Но, двигаясь вглубь дома, он уловил запах, знакомый ему с тех пор, как они жили у старухи, когда со скалы падала овца или коза и начинала гнить.