Встреть своих сородичей. Скажи, что Радассар низко кланяется номарху и в знак дружбы просит взять эту небольшую плату за безопасный проезд». У купца непременно кто-то да был из каждого племени, по чьей территории мы проезжали.

Царское стойбище мы заметили еще издали. Я мог оценить его размер, потому что насчитал там пятьдесят четыре шатра, сотню домов каменной кладки, двести пятьдесят восемь землянок и тысячу четыреста сорок повозок. Здесь жили не меньше десяти тысяч мужчин и женщин. Счет лошадям в табунах шел на десятки тысяч. Но помимо этого там были козы, коровы, овцы, птица и сотни рабов для продажи в загонах.

К царскому шатру мы подошли в сопровождении Радассара и нескольких его людей.

— Ждите, — предупредил нас купец, отправляясь в гости к царю.

Отовсюду слышались смех, громкие голоса, к общему гомону примешивались лай собак, доносившийся из степи, где паслись табуны, и ржание лошадей. При этом скифы почти не обращали на нас внимания. А это означало только одно — чужаки не были здесь в диковинку.

К тому времени, когда Радассар вернулся, вокруг уже зажглись костры.

— Царь встретится с тобой, — сказал он мне. — Твои слуги останутся здесь. Хочу дать тебе несколько советов. Забудь обо всем, что ты знаешь о царях. Ваш Сенахериб[28] слишком высоко взлетел, чтобы знать о том, как живет простой люд. Тогда как Ишпакай остался таким же кочевником, как и его соплеменники. Проявляй к нему уважение, не дерзи, не отвечай отказом на его просьбы, чтобы не обидеть, не открывай уста, прежде чем тебя спросят. Но если заговорил, будь тверд и рассудителен. Трусов и глупцов царь не любит.

Около шатра стояли двое стражников, но они даже не взглянули на меня. Я подумал, что будь у меня такая же сноровка, как у Касия, скифы бы уже лишились своего царя.

Ишпакай поразил меня. Его глаза излучали глубочайший ум и проницательность. Это был высохший жилистый старик. Просторный трон под ним сгодился бы для троих таких, как он. В ногах лежали две большие собаки, оскалившиеся, едва я вошел внутрь. Рядом с царем находились его сыновья Ариант и Партатуа (как я выяснил позже). Первому было около тридцати, второму — лет двадцать.

Приложив руку к сердцу, я низко поклонился номарху, и замер, не смея распрямить спину, ожидая, когда Ишпакай обратит на меня внимание.

— Подойди ко мне, ассириец, — заговорил наконец он.

Однако стоило мне сделать всего шаг к трону, как собаки грозно подняли головы и посмотрели на меня так, словно им поднесли желанный ужин.

— Гула! Кингу![29]Лежать! — прикрикнул на них скифский царь. — Они не тронут тебя, пока ты не преступишь черту дозволенного… Мой добрый друг Радассар сказал, что ты именуешь себя мар-шипри-ша-шарри — посланником ассирийского царя. Чем ты можешь доказать, что это действительно так?

— Позволь мне преподнести небольшой подарок, который передает тебе Сенахериб? — произнес я на родном языке Ишпакая, на что царь довольно зацокал языком и закивал в знак согласия, готовый принять подношение.

Я достал кинжал великолепной работы, однажды переданный мне Арад-бел-итом для подобных целей. Рукоять была выточена из слоновой кости, а навершие венчал огромный красно-пурпурный рубин превосходной огранки. При виде подарка глаза повелителя всех скифов вспыхнули. И хотя он справился с волнением, скрыв его за напускным равнодушием, и велел передать кинжал одному из сыновей, было видно: доволен.

— Что заставило прийти тебя сюда тайно и без должной охраны? — спросил после этого Ишпакай.

— Известие о том, что твои враги замышляют недоброе — хотят стравить тебя с царем Русой, нарушить тот хрупкий мир, что установлен между скифами и Урарту.

Ишпакай неожиданно расхохотался и посмотрел на сына, стоявшего от него по правую руку.

— Ариант, а ведь прав был Партатуа, когда говорил, что этот щенок, царь Руса, обо всем узнает и поднимет вой, дескать, мы его предали.

Успокоившись, он повернулся ко мне:

— Хрупкий мир, о котором ты говоришь, нужен не мне, а ванскому царю. Скифам же безразлично, кто будет сидеть на троне в Русахинили и будет ли между нами мир.

— Война хороша, когда приносит щедрую добычу и наслаждение от битвы с сильным соперником, которого ты всегда одолеешь. Что толку топтать выжженные нивы и брать города, в которых нет ничего, кроме полудохлых рабов? Разве не для того мы откармливаем наш скот, ходим за ним и оберегаем от волков, чтобы потом взять с него побольше мяса?

— Какая трогательная забота о верном союзнике Урарту, — смеялся царь. — Так, говоришь, сначала лучше дать им передышку?

— Мне ли советовать могущественному номарху, как поступать…

— А ты хитер, посланник… Не хочешь пойти мне в услужение?

И хотя царь шутил, я видел, что он искренен. Я почтительно поклонился, показывая, как я польщен этим предложением, но затем предпочел вернуться к разговору, с которого началась наша встреча:

— А если я скажу, что в царе Русе заинтересован царь Ассирии Сенахериб? Это повлияет на твое решение, владыка?

Ишпакай задумался, а я не смел прервать его размышления и долго стоял в ожидании ответа.

— Ты прав, посланник, — после затянувшегося молчания сказал царь. — Это может повлиять на мое решение, но только при условии, что я встречусь с кем-нибудь, кто стоит выше, чем ты. Кому из двух братьев ты служишь? Арад-бел-иту? Или Ашшур-аха-иддину?

Это был выпад, от которого я не мог защититься. Ишпакай не оставил мне выбора.

— Арад-бел-иту, единственному и первому наследнику трона.

— То есть старшему из братьев?! Тому, что в опале у своего отца?! Проигравшему битву киммерийцам под Тиль-Гаримму?! Кажется, его поддерживает военная знать, не любят наместники и не желают жрецы. Но ты прав, посланник, его притязания на трон отца кажутся более серьезными, нежели младшего брата… Я хочу встретиться с ним, и если он окажется достойным моей дружбы, то мы заключим соглашение. И дабы доказать ему, что значит для меня этот союз, я скажу вот о чем: до следующей весны Завен не получит от скифов поддержки. А что случится после этого — зависит лишь от Арад-бел-ита.

На прощанье Ишпакай перепоручил меня одному из своих сыновей: «Партатуа, посели нашего высокого ассирийского гостя в шатре рядом с твоим. Утром дай ему охрану и проводи до границ Урарту».

Царский шатер я покидал окрыленным и озадаченным. Окрыленным — потому что все