складывалось как нельзя лучше для моего господина. Озадаченным — из-за возникших подозрений, опасений и непонятных тревог. Кто мог предположить, что царь кочевников так напряженно следит за борьбой, идущей между наследниками Син-аххе-риба за ассирийский трон? Мне было непонятно, откуда он черпает свои сведения и кто их источник.

— Не доверяй моему отцу, — неожиданно сказал сопровождавший меня сын царя Ишпакая. — Все, чего он хочет, — в который раз доказать, что он самый могущественный номарх изо всех живущих. Ему все равно, кому предлагать союз. А в итоге он отрубит твоему господину голову и станет показывать ее своим друзьям и врагам, чтобы от одного ее вида у них подогнулись колени и они пали перед ним ниц. Он не пощадил бы даже Сенахериба.

Мы проходили мимо шатров, стоявших вперемежку с огромными кострами, вокруг которых пировали мужчины, женщины и дети; вино лилось рекой, на вертелах жарились туши быков, отовсюду слышались странные завывания, похожие на вой волков.

По-видимому, на моем лице отразилось изумление, и Партатуа улыбнулся:

— Не удивляйся, волк — самый почитаемый зверь у скифов. Поэтому когда мы идем в бой, воздух содрогается от волчьего воя, который издает каждый воин…

Он стер улыбку с лица так же быстро, как и надел ее.

— Арад-бел-ит найдет здесь только смерть. Поверь мне.

Я все же усомнился в правдивости его слов:

— Отчего один чужеземец должен верить другому чужеземцу, когда третий чужеземец сказал, что верить надо ему?

— А отец прав, ты, несомненно, пригодился бы ему…. Но можно было догадаться о твоей осторожности. На нее я больше всего и уповаю. То, что месяц назад в стан моего отца приезжал Завен, дядя царя Русы, с предложением о союзе против его племянника, ты знаешь. Но известно ли тебе, чем все закончилось?

— Я слышал, что после возвращения Завен поехал куда-то на север, в Колхиду. Значит, ни о чем не договорились?

— Да, слух такой пустили, мол, расстался он со скифами плохо, но на самом деле помощь ему была обещана. Однако отец в конце концов обманет и его. Потому что Завен слишком слаб.

Я не стал повторять ему, что нужны более веские доказательства коварства царя Ишпакая.

Ставка царевича располагалась обособленно, на вершине холма, с трех сторон ее защищал крутой овраг, с четвертой, откуда пришли мы, стояла охрана, куда более многочисленная, чем у царя. Шатров было пять, повозок — значительно больше, повсюду горели факелы, вокруг паслись стреноженные кони. Прокрасться сюда незамеченным было крайне трудно. Я не знал, что и подумать. Партатуа настолько осторожен по своей природе — или он кого-то боится? Его шатер охраняли четверо скифов, встречавшие своего господина поклонами и сдержанными приветствиями. С одним из кочевников царевич перебросился парой слов, спросил о его дочери, как ее успехи в стрельбе из лука…

— Сегодня подбила куропатку с пятидесяти шагов, — похвастал скиф.

— Скажи ей, что я горд за нее, — ласково улыбнулся Партатуа, откидывая полог и пропуская меня вперед,

Из вежливости я спросил, сколько лет девочке.

— Всего семь, а из лука бьет не хуже взрослого мужчины, — совершенно серьезно ответил царевич.

— От этого она не станет воином, — отшутился я и поприветствовал сидевших в шатре мужчин.

Их было трое. Они расположились на толстом ковре, поджав под себя ноги, и играли в кости.

Один был определенно кочевником, двое других, судя по одежде, — нет.

— Привел нашего ассирийского друга, — сказал Партатуа, представляя меня своим друзьям и советникам. — Это мар-шипри-ша-шарри Мар-Зайя из Ниневии.

Товарищи царевича отложили игру и поднялись, чтобы оказать мне должные почести. Скифа звали Парлаксай, это был номарх из рода Колаксая. Второго представил сам Партатуа:

— Мой друг Агафон, эллин из далеких Афин, купец, каких мало. Радассар извелся от зависти, подсчитывая его доходы...

Когда передо мной встал третий товарищ царевича, я утратил дар речи…

Я почти не помнил его… Мои детские сны… Та ночь, в которую все началось…

Нет… нет… Я не поверил своим глазам, подумал о проклятии богов и чудесном превращении…

Но он обнял меня; и сказал — все тем же голосом, что и десять лет назад:

— Сын… Мой дорогой сын…

* * *

Мы проговорили с ним всю ночь. Нам так много надо было рассказать друг другу! С того самого дня, когда нас разлучили, прошло восемь лет… Восемь долгих лет…

Отец пробыл на рудниках больше года, пока однажды среди ночи его не забрали из барака по требованию Арад-бел-ита. «Я позабочусь о твоей семье, а ты будешь служить мне, находясь вдали от родины, — сказал он тогда моему отцу. — На севере Урарту появилось новое племя — скифы. Даже киммерийцы, о которых ходят слухи, что они непобедимы в чистом поле, спасаются от их коней словно от чумы. Пока скифов немного. Говорят, они осели за Араксом. Что случится со всеми нами, когда численность этих кочевников сравнится с населением Ниневии? Разве от саранчи есть спасение? Ты станешь тем тайным оружием, что поможет Ассирии избежать большой беды».

Арад-бел-ит приказал моему отцу отправиться в Урарту, там пристать к какому-нибудь каравану, что идет на восток через Гирканские ворота, а затем поселиться среди скифов, предложив себя в качестве толмача. Так все и сложилось. Через год с небольшим он оказался среди авхатов, служил номарху Тугату из рода Липоксая, пока об ассирийце не прослышал Ишпакай.

И все эти годы отец ждал из Ассирии человека с известиями о семье.

«Арад-бел-ит предупредил меня, что это будет кто-то, кого я хорошо знаю… Но разве я мог помыслить, кого приведут ко мне боги», — со слезами на глазах говорил мой сильно постаревший родитель.

Он плакал, когда я рассказал ему о смерти матери. То, что для меня давно стало зарубцевавшейся раной, для него оказалось ударом. Он ведь верил, что когда-нибудь увидит свою Марьям и скажет, как любит ее.

Он измучил меня расспросами о сестре и брате, заставляя помногу раз повторять какие-то смешные истории из их детства, задумчиво улыбался, глаза его увлажнялись, а руки дрожали.

И очень удивился, когда я упомянул дядю Ариэ.

— У твоей матери никогда не было такого родственника. Я это знаю совершенно точно.

— Тогда кто он и откуда? Зачем ему надо было так заботиться о чужих детях, тратиться на нас, поднимать, как своих родных?..

— Арад-бел-ит, — подсказал отец. — Уверен, этот Ариэ