пыхтения, а глаза чуть не вылезли из орбит. Королева заговорила глухим от ярости голосом:

— Мой советник, этот скользкий простак, вообразил, что его потребности важнее моих? Как ты посмел!

— Пфф! — сказал Чернокрыс. Наверное, он хотел сказать «простите», но воздух из него почти весь вышел, и получилось только «пфф».

— Сколько долгих лет я ждала! Сколько долгих лет мыслила лишь об одном! Ты останешься рядом со мной до тех пор, пока не заслужишь освобождения! А это случится, лишь когда появится моё дитя. И ни днём раньше!

Не выпуская крыса из рук, королева, извиваясь, поползла наверх. Выбравшись из погреба, она снова сунула голову в проём.

— Мне надо спешить назад, в башню, но я рада, что у нас с тобой вышел этот разговор — последний разговор. Ты, конечно, понимаешь, что, когда малыш Иммер напитает меня, мне придётся оборвать и твою жизнь. Рано или поздно ты станешь мужчиной, а я не хочу рисковать. — Королева склонила голову набок. — Какой-нибудь поклонник порядка, возможно, потребовал бы, чтобы я примирилась с человеком, ведь я теперь знаю, что мы родня. Но нет, как-нибудь потом. А теперь можешь спать дальше.

И королева выбила доску из-под крышки. В погребе снова стало темно.

Хлев опустел

От усталости я и правда уснул. Не знаю, долго я спал или нет, но с земляного пола меня поднял страх. Не успев открыть глаза, я уже знал, что меня разбудило. Кто-то плакал.

Сейчас, прямо сейчас, подумал я, она прокусывает кожу моего брата. Скоро его не станет, да и мне теперь жить недолго. Индра сказала, что после смерти Иммера мне тоже предстоит умереть. Вот, значит, оно — начало нашего конца. Нам даже не дали проститься друг с другом. Мне казалось, нет ничего хуже, чем стоять в погребе с колотящимся сердцем и прислушиваться к отдалённому плачу. Нам с Иммером не дали обняться в последний раз…

Но что-то было не так. Плач звучал знакомо, но плакал не Иммер. Наверху затопали чьи-то лапы, забубнили голоса — и не смолкали. Лишь всхлипывания становились громче.

Вскоре прорезался блеющий голос Чернокрыса:

— Всё равно это надо сделать, так что хватит реветь. За работу!

Шаги и плач приближались. Со скрипом отворилась дверь хлева.

— Что с ними будет? — проговорил плачущий. Я понял, что это Гримбарт. — Ох, что же с ними будет?

— Ну-ну, — ответил другой голос — Брунхильды. — Они просто научатся жить по-другому, вот и всё.

— Чего вы так убиваетесь, господин барсук? — спросил третий собеседник — конечно же, Рыжий Хвост.

— Потому что пришла пора выпустить в лес Козицу, Простоквашу и Несушку, миленькая, — объяснила Брунхильда. — Скоро Индра снимет с нас заклятие. Ты ведь помнишь, что случилось, пока мы играли в столовой? Вот мой муж и боится, что нашей животине, когда о ней некому будет позаботиться, придётся худо. Помнишь, как Козица сжевала башмак?

— Помню, помню, — жизнерадостно откликнулась Рыжий Хвост.

— Левой, правой, левой, правой! — раздался голос Чернокрыса. — Я не могу стоять тут весь день.

Гримбарт снова заплакал. Всхлипывания зазвучали глуше. Барсук скрылся в хлеву и почти сразу же вышел, явно ведя с собой Простоквашу: я услышал, как она мычит где-то рядом с погребом.

Гримбарт принял мычание за жалобу и просто разразился рыданиями.

— Она не хочет уходить! — судорожно всхлипывал он. — Ей так страшно! Нет, не могу…

Чернокрыс начал терять терпение.

— Бери эту дуру за рога и тащи прочь отсюда! Ты что, не понимаешь, что ничего другого не остаётся?

— Понимаю. — Гримбарт хлюпнул носом. — Но как же трудно. Пойдём, моя ромашка. Идём, идём.

Всхлипывания и стук копыт стали тише: барсук с коровой направились к воротам. Однако вскоре Гримбарт вернулся.

— Не могу! — удручённо сказал он. — Не могу я её выпустить!

— В последний раз тебе говорю, — зарычал Чернокрыс, — выпускай корову, иначе её придётся забить.

— Ты не понял, Чернокрыс. Я не могу её выпустить. Потому что ворота.

— Что — ворота?

— Забаррикадированы.

Пару минут все молчали. Потом Чернокрыс сказал:

— Что ж. Придётся нам разобрать баррикаду, выпустить животину и забаррикадироваться заново. Дел-то всего ничего.

— Всего ничего? — переспросил Гримбарт.

— Вот именно. Всего ничего.

— Но… мы же вчера не один час её возводили.

— Тем более хватит болтать, надо приниматься за работу, — ответил Чернокрыс со своим всегдашним фальшивым дружелюбием.

Снова воцарилось молчание. Гримбарт сказал:

— Да, Чернокрыс, наверное, ты прав. Чернокрыс?

— Что, Гримбарт?

— Ты ведь на этот раз нам поможешь?

— Гримбарт, Гримбарт, — ответил Чернокрыс, — как же ты меня обидел. Ты же знаешь, я всегда помогаю вам. Может быть, я не таскаю тяжести, но беру на себя задачи гораздо более важные: наблюдение, контроль, руководство. У кого в этой достойной жалости толпе хватит ума справиться с подобными задачами? У кого, кроме меня?

После небольшого молчания раздался голос Брунхильды:

— Может, у меня получится?

— Нет, Брунхильда, не получится. У тебя мозги могут загореться. А поскольку всё остальное у тебя сделано из чего-то… пушистого, то, боюсь, огонь может распространиться. Пых — и нет Брунхильды.

Больше ему ничего говорить не требовалось: Брунхильда с испуганным писком кинулась оттаскивать от ворот обломки мебели. Вскоре за дело взялись и Гримбарт с Рыжим Хвостом, а Чернокрыс взвалил на себя самую ответственную задачу — надзирать за ними. Насколько я понимал, все эти сошники, тумбочки и прочий хлам следовало перетащить по всему сводчатому ходу от ворот в замковый двор, чтобы освободить путь скотине. Работа шла небыстро. Утро перетекло в день, день сменился вечером.

Наконец — уже в сумерках — труд был окончен. Простоквашу, которая с мычанием топталась по двору, выгнали на свободу. Гримбарт рыдал во весь голос. Потом он выпустил Козицу с Несушкой и снова заплакал. Брунхильда и Рыжий Хвост пытались его утешить, а Чернокрыс изрёк:

— Хоть управились наконец. Я просто валюсь от усталости. — Он звучно зевнул. — Послушайте, вы сумеете закончить работу без меня? Я еле на лапах держусь. Мне надо поспать.

Заныла, открываясь, дверь замка.

— И смотрите, работайте на совесть! — строго произнёс крыс. — Все обломки до единого вернуть к воротам, и баста!

Дверь с лязганьем закрылась. Чернокрыс удалился.

Все остальные, похоже, опустились на лавку, стоявшую возле хлева. Во всяком случае, звук был такой, как будто они сели. Гримбарт снова заплакал.

— Ну-ну, — сказала Брунхильда. — Что тебе ещё оставалось? Не огорчайся так, лучше подумай, как славно они заживут в лесу.

— Потому что в лесу нет башмаков, которые могут застрять в животе, — подхватила Рыжий Хвост.

— Правильно, — согласилась Брунхильда. — В лесу нет башмаков, которые могут застрять в животе.

Все немного помолчали, и Рыжий Хвост опять заговорила:

— Зато