Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но всё же, ваша милость… примите в соображение, какие разрушения Тьодольв может произвести, если появится здесь. Не кажется ли вам, что в его блужданиях по лесу есть что-то зловещее?
Индра покачала головой:
— Тьодольв — самый трусливый медведь в мире, я не собираюсь беспокоиться из-за него. Он будет достаточно наказан, когда ему придётся против воли снова стать частью природы. А с сегодняшней ночи он держится на безопасном расстоянии от меня, потому что знает.
— Что знает, ваша милость? — спросил Чернокрыс.
— Что стоит ему сунуть сюда нос, и я его убью. — Индра безжалостно улыбнулась, положила руку на живот, закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. — Должно быть, уже недолго. А пока нужно посадить Сема под замок, чтобы не кинулся к брату. Всё пройдёт гораздо спокойнее, если малыш не будет знать, что его ждёт.
— Пи-пип! — В дверях возникла Рыжий Хвост.
— Ты где болталась столько времени? — поинтересовалась Индра.
— Очень уж долго пришлось будить Иммера! Он устал и никак не хотел вставать. Но я схватила его зубами и трясла, пока он не проснулся.
В дверном проёме за спиной Рыжего Хвоста появилась помятая фигурка с пушистыми волосами.
— Зачем ты его разбудила?! — загремела Индра.
— Ва-ваша милость приказали разбудить всех…
Иммер тёр глаза, как будто они у него ещё не совсем проснулись.
— Вы чего тут делаете? — Он зевнул.
И тут я, несмотря на то что в глазах у меня мутилось от усталости, решился на последнюю попытку. Я дёрнулся, забился — и мне удалось высвободить руку из цепких рук Индры. Сорвав со рта шаль, я пронзительно закричал:
— Иммер! Не верь ей! Она тебя обманывает!
Больше я ничего сказать не успел: Индра швырнула меня на землю, как мокрое бельё на мостки.
— Молчать! — рявкнула она и зажала мне рот рукой.
Иммер моргнул раз, другой. Он непонимающе смотрел на меня, придавленного весом Индры и лежащего щекой на земле. Будто я что-то из прошлого и он никак меня не узнает. Внезапно брат повернулся к Индре:
— Почему Сем говорит, что ты меня обманываешь?
— Не знаю, дружочек, — нежнейшим голосом ответила Индра. — Знаю только, что его слова — нелепая ложь. Сем в последнее время очень плохо себя ведёт. Пусть немного посидит в погребе.
Иммер немного подумал и спросил:
— А… а зачем ты ему рот зажала?
— Чтобы из этого рта не прозвучала новая ложь, — прошипела Индра. — Пусть лучше молчит, чем болтает чепуху.
Иммер снова задумался. Бровки у него стали прежние, непокорные.
— Я всё-таки хочу с ним поговорить.
Индра натянуто улыбнулась:
— Знаешь что? Пусть Сем сначала посидит в погребе пару деньков, а потом вы с ним поговорите. Хорошо?
Иммер не знал, как быть, но тут Рыжий Хвост погладила его по головке и сказала:
— По-моему, очень хорошо. Хотя может выйти так, что ты к тому времени уже помрёшь и мы зароем тебя за старым свинарником. Мы там зарывали других малышей. — Тут она перевела дух и запрыгала. — А можно, ваша милость, я зарою Иммера, когда он умрёт? Я обожаю рыть ямки!
Иммер посмотрел на Рыжий Хвост, потом на Индру. Щёки у него побелели как мел, рот растянулся в испуганной улыбке.
— У-умрёт?
Индра поняла, что обманывать его и дальше не получится, и рассерженно заворчала:
— Неужели нельзя хоть раз обойтись без всей этой суеты?..
Она метнулась к крыльцу и крепко схватила Иммера за руку.
— Вы! Посадить Сема в погреб! — рявкнула она Чернокрысу и всем остальным. — Никуда не выпускать! А этого я до поры запру у себя в башне.
И королева скрылась в замке, утащив за собой Иммера. Последним, что я увидел, было светлое личико брата. И его синие глаза, в которых светился ужас.
Звери тотчас накинулись на меня, вцепились клыками и когтями и поволокли в погреб. Я орал и пинался, но их было четверо против одного, и вскоре Гримбарт уже поднимал рассохшуюся от старости крышку. «Раз! Два! Три!» — и Брунхильда с Чернокрысом спихнули меня вниз. Я грохнулся на жёсткий земляной пол. Гримбарт захлопнул крышку, и стало темно.
— Ну вот, — послышался блеющий голос Чернокрыса. — Теперь надо соорудить баррикаду.
— Ка… чего? — переспросила Брунхильда.
— Бегите на задний двор и найдите там побольше каких-нибудь обломков. Доски, шкафчики, сошники. Навалим весь этот мусор к воротам, чтобы негодяй медведь не прорвался.
— Да, но Индра же сказала… — начал было Гримбарт, но Чернокрыс перебил его:
— Индра сказала, что не собирается беспокоиться из-за него. Но тут на сцену выхожу я! Я буду беспокоиться вместо её милости.
— Но а… — снова начал было Гримбарт, но Чернокрыс опять перебил его:
— Я не доверяю медведю, вот и всё. Бдительности много не бывает.
— Может, и так, но…
Чернокрыс снова оборвал Гримбарта — на этот раз раздражённо:
— Если ты, Гримбарт, ещё хоть слово мне поперёк скажешь, я сделаю из тебя колбасу. А когда явится Тьодольв, я подам ему эту колбасу и скажу: это тебе от одного очень глупого и наглого барсука, который возомнил, что он умнее меня.
— Ох, — сказал Гримбарт. — Я всё понял, Чернокрыс. Сию минуту начнём строить.
— Вот это правильно, — с притворным дружелюбием сказал Чернокрыс. — Ну, за работу.
Не один час просидел я в погребе, слушая, как Гримбарт, Рыжий Хвост и Брунхильда таскают тяжести, а Чернокрыс — он назначил себя главным — время от времени велит им пошевеливаться, иначе он сейчас сбегает за колбасным рожком и примется набивать колбасу из барсучатины.
В стране линдвормов
Снова настала ночь. Небо тонкими, как иголки, полосками светилось сквозь щели крышки. Я сидел в погребе уже много часов и весь заледенел от холода. Болела голова, а мыслей в ней роилось столько, что мне казалось, череп вот-вот треснет. Стоило мне закрыть глаза, как я видел перед собой оскаленные звериные пасти с острыми зубами. На руках и ногах у меня остались отметины — укусы, царапины. Воздух в подземелье был сырым. Я снова закрыл глаза и увидел брата. До той минуты, как Индра напитается из его жил, ещё оставалось какое-то время. Но я уже представлял себе то, о чём она говорила, и звуки отдавались в моей ноющей от боли голове: вот брат тихо плачет, вот Индра прокусывает ему кожу; плач становится всё тише — жизнь по капле вытекает из Иммера. О чём будет его последняя мысль, прежде чем он навсегда лишится сознания? Может, Иммер подумает обо мне? О старшем брате, который не сумел спасти его? Закрыв глаза в третий раз, я увидел оба своих имени. Одно — Сем. Другое