— Извини, — сказала Поппи спустя минуту. — Я не хотела тебя обидеть. Даже не знаю, почему я так сказала.

Эти слова моментально утешили Гарри.

— Все в порядке. Тебе больно, и ты навеселе.

С порога раздался голос миссис Пенниуистл:

— Вот вы где. Надеюсь, это сойдет, пока не появится доктор. — Она поставила на столик поднос со скатанными бинтами, баночкой с мазью и двумя-тремя крупными зелеными листьями.

— А это зачем? — поинтересовался Гарри, взяв один из листьев. — Капуста? — Он бросил на экономку вопросительный взгляд.

— Это очень эффективное лекарство, — объяснила она. — Снимает опухоль и способствует рассасыванию синяков. Надо слегка размять лист и обернуть им лодыжку, а потом забинтовать.

— Мне не хотелось бы пахнуть, как капуста, — посетовала Поппи.

Гарри одарил ее суровым взглядом:

— Мне плевать, как ты пахнешь, если это пойдет тебе на пользу.

— Это потому, что не тебе придется носить капустный лист на ноге.

Но Гарри, конечно, настоял на своем, и Поппи неохотно подчинилась.

— Отлично, — сказал он, аккуратно перебинтовав ее ногу. Затем одернул подол ночной рубашки. — Миссис Пенниуистл, вы не будете так любезны…

— Конечно, я посмотрю, прибыл ли доктор, — заверила его экономка. — И поговорю с горничными. По какой-то причине они сваливают перед дверью самые странные предметы.

Доктор и в самом деле прибыл. Гарри выразил надежду, что он не всегда тратит столько времени, когда идет на вызов. Стоик по натуре, доктор проигнорировал и следующую реплику Гарри, будто бы половина его пациентов умирает раньше, чем он перешагивает порог.

Осмотрев лодыжку Поппи, доктор обнаружил небольшое растяжение и прописал компрессы, чтобы снять опухоль; Он оставил лекарство от боли, мазь для растянутых мышц плеча и посоветовал миссис Ратледж отдохнуть.

Если бы не некоторые неудобства, Поппи могла бы наслаждаться остатком дня. Видимо, Гарри решил, что она инвалид и нуждается в полном обслуживании. Шеф-повар прислал наверх поднос с печеньем, фруктами и взбитыми сливками. Миссис Пенниуистл принесла кучу подушек, чтобы ей было удобнее. Гарри отправил лакея в книжный магазин, и тот вернулся, нагруженный последними изданиями.

Вскоре после этого появилась горничная с подносом изящных коробочек, перевязанных лентами. Открыв их, Поппи обнаружила в одной ириски, в другой восточные сладости, а в третьей шоколадные конфеты.

— Откуда это? — спросила она, когда Гарри вернулся после короткой отлучки в контору.

— Из кондитерской.

— Нет. — Поппи указала на шоколад. — Его невозможно достать. Изготовители, «Феллоус и сыновья», закрыли свой магазин на время переезда. Я слышала, как об этом говорили дамы на благотворительном завтраке.

— Я послал Валентайна к ним домой и попросил выполнить специальный заказ для тебя. — Гарри улыбнулся, глядя на бумажные обертки, разбросанные по постели. — Вижу, ты уже попробовала.

— Возьми одну, — щедро предложила Поппи.

Гарри покачал головой:

— Я не люблю сладкое. — Но послушно склонился над кроватью, когда она поманила его жестом.

Его улыбка увяла, когда Поппи взялась за его галстук и потянула к себе. Гарри замер, позволяя ей делать все, что она пожелает.

Она притянула его ближе, пока ее пахнущие шоколадом губы не коснулись его губ. Соприкосновение было кратким, но острым, как удар молнии.

Поппи отпустила его, и Гарри выпрямился.

— Ты не стала целовать меня за бриллианты, — заметил он слегка севшим голосом, — но готова целовать за конфеты?

Поппи кивнула.

Он отвернулся, но она видела, что он улыбается.

— В таком случае я буду заказывать их ежедневно.

Привыкший упорядочивать жизнь окружающих, Гарри, похоже, считал, что Поппи позволит ему делать то же самое для нее. Но она предпочитала сама планировать свое время. Он заявил, что найдет для нее занятия получше, чем общение со служащими отеля.

— Мне нравится общаться с ними, — возразила Поппи. — Я не могу относиться к тем, кто живет и работает здесь, как к бездушным винтикам.

— Отель годами управлялся подобным образом, — заявил Гарри. — Я не намерен ничего менять. Как я уже говорил тебе, ты создаешь проблемы в управлении. Отныне и впредь тебе запрещается бывать на кухне. Больше никаких бесед с садовником, когда он ухаживает за розами. И никаких чаепитий с экономкой.

— А тебе не приходило в голову, — поинтересовалась Поппи, — что твои служащие — тоже люди, со своими мыслями и чувствами? Ты хоть спросил миссис Пенниуистл, зажила ли ее рука?

Гарри нахмурился:

— Рука?

— Да, она случайно прищемила пальцы дверью. А когда мистер Валентайн в последний раз был в отпуске?

Лицо Гарри приняло непроницаемое выражение.

— Три года назад, — сказала Поппи. — Даже горничные ездят в отпуска, чтобы повидаться с родными. Но мистер Валентайн так предан своей работе, что забывает о личной жизни. А ты, наверное, ни разу не похвалил и не поблагодарил его.

— Я плачу ему зарплату, — возмутился Гарри. — Какого дьявола ты лезешь в личную жизнь служащих отеля?

— Потому что я не могу жить под одной крышей с людьми, видеть их каждый день и не заботиться о них.

— В таком случае, черт побери, начни с меня!

— Ты хочешь, чтобы я заботилась о тебе? — Ее недоверчивый тон, казалось, привел его в бешенство.

— Я хочу, чтобы ты вела себя как жена.

— Тогда перестань управлять мной, как ты это делаешь со всеми остальными. Я не свободна ни в чем — даже в выборе собственного мужа!

— Ах вот в чем дело, — протянул Гарри. — Ты никогда не перестанешь казнить меня за то, что я увел тебя у Майкла Бейнинга. А тебе не приходило в голову, что для него это не было такой уж большой потерей?

Глаза Поппи подозрительно сузились.

— Что ты имеешь в виду?

— Он давно утешился. Бейнинг быстро приобретает славу завсегдатая публичных домов.

— Я тебе не верю. — Поппи побледнела. Это невозможно. Она не могла себе представить, чтобы Майкл — ее Майкл — вел себя подобным образом.

— Об этом судачит весь Лондон, — безжалостно сообщил Гарри. — Он пьет, играет и транжирит деньги. И только дьявол знает, сколько неприличных болезней он уже подхватил. Возможно, тебя утешит, что виконт, надо полагать, сожалеет о своем решении запретить брак между своим сыном и тобой. С такой скоростью Бейнинг не протянет достаточно долго, чтобы унаследовать титул.

— Ты лжешь.