Ну просто полная идиллия. Остается только начать подпевать Мэгги. Но почему-то вместо этого у Гвин появилось желание попросить экономку замолчать.

Одна из лампочек разбилась. Гвин выругалась.

— Что случилось, дорогая?

— Эта чертова лампочка разбилась.

— Как хорошо, что я купила несколько запасных, когда ездила в город, — бодро сказала Мэгги.

Слишком бодро. Таким тоном, будто она вознамерилась во что бы то ни стало устроить веселое Рождество. Даже если для этого ей придется связать всех и насильно влить им в глотки подогретое вино с пряностями.

— Нет, это невозможно привести в порядок! — Гвин с отвращением отбросила так и не распутанную гирлянду в сторону, подняла глаза и встретила озабоченный взгляд Мэгги. — Ни слова, — предупредила Гвин.

В этот момент зазвонил телефон, спасая ее от замечаний экономки. Мэгги поспешила снять трубку с аппарата, установленного на лестничной площадке.

Сидя по-турецки, Гвин наклонилась вперед и уронила голову на руки. По вестибюлю волнами плыл теплый голос Мэгги, отвечающий неизвестному собеседнику. Гвин просидела так несколько минут, пока не поняла, что, во-первых, не может дышать, а во-вторых, у нее затекла нога. Она с усилием встала на ноги и подошла к елке.

— Будут еще постояльцы, — радостно сказала Мэгги, повесив трубку. — На следующие выходные. У нас забронировано все на две недели вперед!

Стоя у елки, Гвин одобрительно промычала в ответ. Потом погладила рукой темно-зеленую ветку. Ель была великолепна — стройная, пушистая, с густой и мягкой хвоей. Такие елки бывают только в детстве. Гвин вспомнила свои ощущения, когда надо было запрокидывать голову, чтобы увидеть макушку дерева, а вешая игрушку в глубине ветвей, представлять, будто находишься в лесной чаще. В памяти с удивительной ясностью всплыла картина ее первого Рождества в этом доме. Тогда она никак не хотела уходить от лесного дерева, словно по волшебству оказавшегося посреди огромной комнаты, и все бродила вокруг в своей фланелевой пижаме. Потом подтащила бабушкино кресло-качалку прямо к елке и уселась так близко, что можно было потрогать игрушки. Но она не трогала их, а только вдыхала дивный запах хвои. Тем временем Алек рассказывал ей какие-то нелепые истории, которым она безоглядно верила. Потом Нана сказала, что пора спать, и Гвин уговорила Алека, чтобы он отвел ее наверх, послушал ее молитвы и подоткнул ей одеяло. Что он и сделал в то первое Рождество.

Правда, перед тем как уйти, он объяснил ей, что большим мальчикам не положено укладывать спать маленьких девочек. И Гвин безоговорочно восприняла это, так же как и его рассказы у елки. Вообще все, что говорил Алек, она воспринимала как непреложную истину. Он был старше, опытнее и никогда не обижал ее, во всяком случае, намеренно.

Гвин еще постояла у елки, повздыхала, причем так громко, что Бобо поднял голову, потом вернулась к брошенной гирлянде. Может быть, это правда. Может быть, она и в самом деле еще ребенок. Потому что только ребенок может хотеть получить все сразу.

Она снова вздохнула. Пес сочувственно тявкнул и снова плюхнулся на пол у камина.

— Сразу видно, чья ты внучка, — раздался сверху голос Мэгги. — Не припомню, чтобы у кого-то еще, кроме вас двоих, было такое унылое выражение лица.

— Выражение моего лица соответствует моему плохому настроению, — проворчала Гвин.

— Плохое настроение? Отсюда, сверху, оно скорее похоже на глубокое отчаяние.

— Что ж. Ты близка к истине.

— Это просто смешно, Гвин!

— Отстаньте от меня, Мэгги! — Она резко дернула конец гирлянды, и в результате разбилось еще две лампочки. Раздражение с новой силой закипело у нее в груди. — Вы можете петь песенки, развешивать гирлянды и делать вид, что все прекрасно, а я не могу. Мне не весело, я не хочу веселиться, у меня нет причин для веселья. И вы не заставите меня!

Мэгги с такой решительностью устремилась вниз по лестнице, что Гвин при приближении экономки невольно попятилась. Не требовалось большого воображения, чтобы представить, что Мэгги в любой момент может превратиться в огнедышащего дракона.

— Вот что, юная леди, — сказала Мэгги, уперев руки в бока. — Может быть, в твоей жизни сейчас не все идеально. Это вообще редкий случай — чтобы все было идеально, и тебе пора бы это знать. Но у тебя есть дом, в котором можно встретить праздник, и люди, которые любят тебя. Может быть, тебе не всегда нравится то, что мы говорим и делаем, но в какой семье бывает иначе? А ведь многие лишены этого. Так что пора тебе для разнообразия подумать о других, а не только о себе, и оценить то, что ты имеешь, вместо того чтобы вздыхать о том, чего у тебя нет! — При этих словах Гвин громко всхлипнула. Но непоколебимая Мэгги не выказала ни грана сочувствия. — Чего ты ревешь?

Бросившись к стойке, Гвин схватила салфетку и громко высморкалась. Мэгги, поджав губы, ждала ответа.

— Я согласилась работать в школе.

— Давно пора, — фыркнула Мэгги, сверля ее своим металлическим взглядом. — И что еще?

— Почему вы решили, что должно быть что-то еще?

— Потому что я не вчера родилась. Так что еще?

— Алек дает мне деньги для возвращения в Нью-Йорк, — сказала Гвин, чувствуя, как ее губы снова начинают предательски дрожать.

— Ооо, вот как? — На лице Мэгги появилось выражение должного удивления. — Ну и ну. — Она немного подумала. — Но ведь он дает тебе средства на то, чего ты хочешь.

— Знаю.

— Ты должна радоваться.

— Знаю.

— Но ты не рада. — Гвин вздохнула, снова высморкалась и покачала головой. Мэгги схватила ее за руку и повела — потащила! — в кухню. — Идем отсюда, пока никто не увидел тебя и не начал приставать с расспросами.

Гвин села за стол. Откуда-то перед ней появилась чашка с чаем. От рыданий у нее началась икота, так что чай был очень кстати. Честно говоря, Гвин была удивлена тем, что не разучилась плакать. За два года жизни в Нью-Йорке она плакала раза три, не больше, не считая тех случаев, когда этого требовала роль. А теперь постоянно либо плачет, либо готова пролить слезы, либо утирается после рыданий.

Мэгги уселась напротив. Ее лицо по-прежнему было суровым. Но не успела она открыть рот для очередного внушения, как в дверь просунулась голова Мирты.

— Виола говорит, что ей нужны зубочистки для того украшения, которое она делает… Гвин, дорогая! Что случилось?

Если бы у Гвин была пара секунд, она, наверное, успела бы что-нибудь придумать. Но ей не дали и секунды.

— Алек дает ей деньги для возвращения в Нью-Йорк, — объявила Мэгги.

Гвин, раскрыв рот, посмотрела на экономку. Кажется, пару минут назад Мэгги сама предложила ей укрыться на кухне от посторонних расспросов.

— Дорогая… — Рыжеволосая голова в облаке духов была уже у ее плеча. Длинные и худые, как лапки паука, пальцы с ярко-розовым перламутровым лаком на ногтях сомкнулись вокруг запястья Гвин. — Как он мог?