— Мирта? — В дверях появилась Виола. Поверх элегантного серого свитера и таких же элегантных брюк на ней был надет яркий фартук в красную и зеленую клетку. — Ты нашла зубочистки? Гвин! В чем дело, детка?

— Алек дает ей деньги для возвращения в Нью-Йорк, — в унисон выпалили Мэгги и Мирта.

— Боже мой! — Виола заняла место у другого плеча Гвин. — Уж эти мне мужчины! — фыркнула она, поглаживая Гвин по спине. — Какие они все-таки тупицы!

— Но ведь я сама этого хотела, — промямлила Гвин, и все три женщины разом посмотрели на нее.

И в этот момент в кухне появился Алек. Совсем не вовремя. Три головы резко повернулись к нему. Гвин даже стало его жаль. На мгновение. А он поднял руки вверх, сжимая в одной из них текст пьесы.

— Что я такого сделал?

Все трое заговорили разом:

— Неужели не ясно?.. — Это же очевидно… — Разве надо что-то объяснять?

Гвин молчала, терзая в руках бумажную салфетку, и страшилась поднять на него глаза. Боялась выдать настоящую причину своего несчастного состояния. Нет, это было не детское увлечение. Не просто желание завести короткий любовный роман. И не примитивное любопытство: а каков он в постели? Она влюбилась в него. И это было самой большой глупостью из всех, что она когда-либо совершала. Пожалуй, это было самой большой глупостью на свете.

Но она все же не настолько глупа, чтобы признаться ему в этом. Несмотря на свои благие намерения, Гвин все же подняла глаза. И встретила смущенный взгляд Алека.

— Уважаемые дамы, — тихо сказал он, — вы не могли бы оставить нас вдвоем?

После краткого обмена многозначительными взглядами все три пожилые женщины вышли из кухни. Но Мэгги все же успела сказать Гвин:

— Если мы тебе понадобимся, позови. Мы будем в вестибюле.

Алек подождал, пока за ними закроется дверь, потом пододвинул стул и сел на него верхом.

— Я принес тебе текст пьесы, — сказал он, протягивая ей листы. — У тебя ведь, наверное, нет его под рукой.

— Спасибо, — пробормотала Гвин.

— Гвин… — Алек встал и посмотрел в окно, затем снова перевел взгляд на Гвин. Та опустила глаза и сцепила руки на коленях, чувствуя себя наказанным ребенком. — Гвин, — повторил он. — Посмотри на меня. — Она бросила на него косой взгляд из-под ресниц. — Пока эти три ведьмы не содрали с меня шкуру живьем, объясни, пожалуйста, в чем дело.

У нее снова задрожали губы. Если она откроет рот, слезы опять потекут ручьем. Надо что-то придумать, какое-то оправдание. Что-нибудь, чтобы скрыть правду…

— Ладно, — сказал Алек, — попробую сам догадаться. Это имеет отношение к моему предложению дать тебе денег для поездки в Нью-Йорк? — Она кивнула. Алек вздохнул. — Тогда объясни мне, пожалуйста, почему ты так расстроена? Я думал, это то, что…

— То, что я хотела, — перебила она его резким дрожащим голосом. — Да, это так.

— Так ты передумала уезжать?

— Нет… Не передумала. Дело не в этом…

Она пожала плечами, делая вид, что что-то не договаривает. Гвин и в самом деле кое-что не договаривала. Но вряд ли Алек догадается что. Ему и не надо догадываться.

— Ага, я понял.

— Понял?

— Ты это из-за гордости? Переживаешь, что не смогла заработать эти деньги сама?

Вполне подходящее объяснение.

— Немного, — пробормотала она.

— Но это же глупо, — сказал он и снова сел, скрестив на груди руки. — Какая тебе разница, откуда взялись деньги? Ты сама сказала, что тебе нужна моя поддержка. Поэтому я и решил дать тебе самое ощутимое доказательство того, что готов тебя поддержать. Я не смогу вынести, если ты будешь страдать здесь, не имея возможности заниматься тем, чем хочешь. И потом, эти деньги все равно лежат у меня без пользы…

— Не надо, Алек. Достаточно.

Она встала и подошла к столу, на котором Мэгги приготовила продукты для теста. Сливочное масло, сахар, ваниль, яйца, мука. И натертый шоколад. Значит, экономка будет печь то самое печенье. Гвин мгновенно вспомнила о том таком коротком поцелуе много лет назад. И о совсем недавних объятиях. Она с усилием повернулась лицом к Алеку и скрестила руки на груди.

— Не надо выплескивать на меня все твое благородство сразу. Я такой ноши не вынесу.

— Отлично, — сказал Алек, хлопнув ладонью по столу, — будем считать, что вопрос улажен. — Повернув голову к двери, он крикнул: — Вы слышите, леди? Вопрос улажен!

По ту сторону двери раздался шорох, потом наступила тишина.

Алек широко улыбнулся, но спустя мгновение его улыбка растаяла. Он встал и приблизился к ней. Гвин задрожала и шагнула в его объятия, как потрепанный в бурях корабль в тихую гавань. Не то вздох, не стон сорвался с ее губ. Хочу, хочу, хочу, стучало в ее мозгу, в сердце, пульсировало сладкой ноющей болью между ног. Она вдыхала его запах, прижимаясь к нему щекой, ладонями, грудями.

Теплая и сильная рука коснулась ее подбородка и замерла перед тем, как с терзающей нежностью погладить ее по щеке. Желание нарастало, становясь все полнее, мучительнее, нестерпимее. Гвин почти не могла дышать.

— Послушай, Сверчок… — Она чувствовала его дыхание. Ей достаточно было бы привстать на цыпочки, чтобы коснуться кончиком языка его гладковыбритого подбородка, нежно сжать его зубами, дотянуться до его губ. Огонь полыхал, поднимаясь все выше… — Надеюсь, что мои инвестиции не пропадут зря, слышишь? — Эти глаза!.. Гвин не могла понять, что скрывается в них. Но она хотела оказаться там, внутри его души, так же как хотела принять его в свою душу и в свое тело. — Если уж ты решила стать актрисой, то должна стать лучшей актрисой на свете, слышишь?

А затем он выпустил ее. И она осталась стоять, сотрясаемая толпой потерявших ориентацию импульсов, словно оборванный высоковольтный провод.

— Пойду закончу наряжать елку, — сказал Алек, направляясь к двери.

Когда Гвин восстановила способность управлять своим телом, она была готова убить его.

Взрослый мужчина не должен дрожать после того, как по-дружески обнял женщину. Во всяком случае, так всегда казалось Алеку. Он молча поднял с пола электрическую гирлянду и распутал ее — дрожащими руками — потом заменил разбитые лампочки, забрался на стремянку и начал обвивать гирляндой елку.

— Как тебе это удалось? — услышал он раздраженный голос Гвин. — Я возилась с этой штукой целый час и только сильнее запутала ее.

Алек бросил на нее короткий и, как он надеялся, уверенный взгляд.

— Ничего сложного. — Он подмигнул ей со стремянки. — Просто надо иметь сноровку, вот и все.

Гвин покраснела. Она покраснела! Они знают друг друга двадцать лет, а она краснеет, от того что он подмигнул ей! Алек отвернулся к елке, продолжая развешивать гирлянду. Прикасаться к ней — невыносимо, не прикасаться — еще более невыносимо. Он все еще чувствовал на себе отпечаток ее хрупкого тела, ее теплое дыхание. Он мог поцеловать Гвин, это было бы так легко и так чудесно. Но это было бы ошибкой.