— Ножка стула и седло мужа, — пробормотала Гастингс. — Очень странно.

Она вошла в зал, когда Северн подавал Марджори хозяйское кресло.

— Добрый вечер, милорд! — громко сказала она. Все повернулись в ее сторону, а рука Северна застыла на спинке кресла. Марджори что-то шепнула ему на ухо, мило улыбаясь Гастингс, и направилась к своему стулу.

Северну оставалось только подать кресло ей, своей жене. Он даже подвинул его поближе к столу, когда она села. Даже погладил ее по плечу.

— Неплохо выглядишь. Боже милостивый, почему у тебя красные щеки и губы? У тебя лихорадка?

— Нет, это Алиса постаралась, чтобы я не была слишком обыкновенной.

— Мне не нравится. Ты похожа на проститутку, — сказал он, отрывая уголок от чистой выглаженной скатерти. — Сотри.

Гастингс повиновалась.

— Ты стала немного бледнее, зато похожа на себя.

— Да. Похожа на себя.

— Я ужасно волновалась за вас, но ваши служанки не позволяли никому входить в спальню, — участливо произнесла Марджори. — Я была потрясена, когда Северн привез вас домой. Как и все в замке.

— Спасибо, Марджори. — Гастингс отломила кусочек вишневого пирога.

— Макдир испек его специально для вас. Я спросила его, какие кушанья вам нравятся больше всего.

Этот милый человек даже позволил нам с Элизой прийти на кухню и помочь ему. Правда, он кричал на девочку, и бедняжка до смерти испугалась.

Все посмотрели на Элизу, которая опустила голову до самого стола. Гастингс не выдержала.

— Элиза! Разве ты забыла, что подружилась с Макдиром, когда жила здесь?

— Разве она могла подружиться с человеком, который так ее напугал? — торопливо вставила Марджори.

— Ты помогала ему готовить, даже сидела у него на коленях, а он рассказывал, как надо замешивать тесто для хлеба, — настаивала Гастингс.

— Но ведь девочка не спала от страха всю ночь, — возразила Марджори.

— Я не спала, потому что мне мешала Агнес, — прошептала Элиза.

— Агнес? Разве ты спишь не в одной комнате с Марджори? — опешила Гастингс.

— Нет, я спала с Агнес, она ужасно храпела, ворочалась, и утром у меня болела голова. Я хочу спать с Марджори, она милая, не храпит, и у нее не пахнет изо рта.

Трист, сидевший рядом с хозяином, подскочил к Гастингс, громко вереща. Он задел хвостом кубок Марджори, и та отдернула руку, чтобы вино не испортило рукав платья. И тут до Гастингс дошло, что Марджори надела ее платье, одно из лучших. Схватив Триста, она выскочила из-за стола.

Через несколько минут в дверь спальни постучали, и вошла Марджори.

— Гастингс! В чем дело? Северн послал меня за вами, он удивлен и рассержен.

— Представьте, я тоже удивилась и рассердилась, когда увидала, что вы носите мои платья и сидите в моем кресле, — выпалила Гастингс.

— Боже, я не думала, что вы придаете значение такой чепухе. Вы знаете, при каких обстоятельствах мы покидали Седжвик. Я не могла взять много вещей и, естественно, прежде всего заботилась об Элизе. А сама осталась лишь с двумя платьями, да и те совершенно истрепались. Северн предложил мне вашу одежду. Если хотите, я ее немедленно сниму.

— Да, хочу. Вы снимете ее здесь или у себя, раз Элиза теперь спит у Агнес?

— г — Ax, — Марджори нервно провела по знаменитым серебристым локонам, — так вот почему вы убежали из зала. Дело в том, что я кашляю и не даю Элизе заснуть. А я хочу, чтобы ребенок спал.

Гастингс разглядывала вышитый матерью гобелен, сохранивший яркость красок, и не удостоила Марджори ответом.

— Я сейчас же вернусь к себе и надену старое платье. Простите, что не догадалась спросить у вас разрешения. Вы спали весь день, и Северн настоял, чтобы я надела ваше платье. Мне и в голову не могло прийти, что вы придаете этому такое значение.

— Придаю.

— Позвольте мне удалиться. Я как можно скорее пришлю платье назад. Надеюсь, завтра вы оправитесь и станете рассуждать более здраво, Гастингс.

— Я тоже надеюсь. Почему-то я ни разу не слышала, как вы кашляете, Марджори.

— Да, сегодня мне полегчало.

— Марджори! Что ты здесь делаешь? Северн, огромный, угрожающий, вызвал у Гастингс еще большую ненависть, чем в ту ночь, когда взял ее силой.

— Я зашла поболтать с Гастингс, а теперь хочу пойти и снять платье. Я сейчас же его верну.

— О чем вы болтали?

Но Марджори лишь с улыбкой покачала головой. Северн проводил ее глазами и обернулся к жене:

— Почему ты не стала обедать? Зачем утащила с собою Триста? Я звал его, но ты не отпускала. О каком платье она толковала? А, Гастингс?

Как бы ей хотелось иметь сейчас в руке кинжал, но у нее был лишь Трист.

— Стул починили. Тебе известно, что кто-то подпилил ножку? Ты не находишь это странным? И почему ты опять собирался подать ей мое кресло?

— Чушь какая-то. — Он казался смущенным, однако туг же разозлился. — Да что с тобой случилось?

— Я чувствую себя вполне сносно. А ты успел разузнать про седло? Твое седло?

— Ну да, это было мое седло. По-твоему, я сам велел его сбросить?

— Нет, это слишком хлопотно. Если бы ты захотел отделаться от меня, то придушил бы и все.

— Вот именно.

Северн начал раздеваться. Она повернулась к нему спиной и вскоре почувствовала, как под его тяжестью прогнулась кровать. Он задул свечи.

— Так что случилось с платьем Марджори?

— Это мое платье, и она должна его вернуть. Она сказала, что его дал ты.

— Да, пусть носит. Агнес тоже не видит ничего предосудительного в том, чтобы одолжить ей твое платье. С чего ты взбесилась, Гастингс?

— Я не желаю, чтобы она завладела моей собственностью.

— Это же всего лишь тряпка. Гастингс не ответила, прислушиваясь к его дыханию, которое становилось ровным и глубоким.

— Настоящее проклятие, Трист, — прошептала она. — И что мне делать?

Она не способна терпеть и выжидать, как советует Агнес, сразу выкладывает свои обиды, а Северн потом смотрит на нее так же, как смотрел когда-то на свою безумную мать.

Два дня спустя Гастингс опять поехала в деревню. На сей раз она не свернула в боковую улицу, а оставила Мареллу напротив лавки Томаса. Выскочившая навстречу Эллен прижала Гастингс к груди, причитая, что ужасно испугалась, приняв ее сначала за мертвую.

— Я совсем растерялась, а папаша отнес тебя в дом. Потом я бросилась в замок, и лорд Северн мигом помчался сюда, он даже позволил мне ехать с ним на его лошади.