‹…› Из тех времен, когда американские писатели мужского пола вели себя как Хамфри Богарт, дабы доказать, что, хоть они и обладают повышенной чувствительностью и любят красоту, они все-таки вовсе не гомосексуалисты. Итак, Легенда. Такого вот крутого парня, забыл, кого именно, попросили выступить на творческом семинаре. И он сказал там: «Да какого черта, что это вы тут делаете? Ступайте домой, приклейте задницу к стулу и пишите, пишите, пишите, пока у вас башка не отвалится!». Ну, или что-то в этом роде. ‹…›

Того типа из “Нью-Йорк таймс”, который интересовался, можно ли научить кого-нибудь писать, научили писать редакторы. А что касается того крутого парня, который заставил студентов и их преподавателя ощутить себя какой-то дрянью, которую притащил кот (вероятно, он еще и на пол плюнул, выдав им свою тираду), то он, скорее всего, как и я, подавал своим будущим издателям рукописи, которые так же нуждались в ремонте, как и то, что я получаю от студентов мастерской.

В общем, мой ответ: послушайте, ведь учителя писательского мастерства существовали задолго до того, как появились курсы писательского мастерства. Такие люди назывались – и продолжают называться – редакторами[313].

Нет, хотя сам я считаю себя «научившимся» писателем, а ведь среди авторов, которые активно пишут и печатаются, мало кто в таком признается. Вот что я имею в виду. В школе у нас выпускалась ежедневная газета, я в ней работал, и, поскольку я писал в ней для таких же школьников, как я, а не для учителей, мне было очень важно, чтобы они понимали то, что я говорю. Так что простота моих писаний – и это, между прочим, не какое-то плохое качество – объясняется тем, что моя тогдашняя читательская аудитория состояла из старшеклассников. Кроме того, сама идея незамысловатого стиля тогда носилась в воздухе: ясность, более короткие предложения, сильные глаголы, не напирать на всякие там наречия и прилагательные – ну, и тому подобное. А поскольку я и без того верил в достоинства прозы такого типа, я стал довольно-таки «обучаемым» по этой части и очень усердно работал, чтобы добиться как можно большей ясности и чистоты стиля.

Когда я пришел в Корнелл, опыт работы в ежедневной газете… позволил мне стать большой шишкой в корнеллской «Дейли сан». Думаю, именно это постоянное взаимодействие с газетной аудиторией сформировало мой стиль. И потом, я специализировался на химии, так что всякие высоколобые преподаватели литературы наставляли меня мало.

‹…› Мои руководители в «Сан» давали мне множество советов, которые опять-таки касались ясности, экономности текста и прочего в том же духе ‹…›. Журналы в ту пору процветали, и их редакторы неплохо знали, что это такое – правильно рассказать историю, хорошо изложить сюжет ‹…› И еще надо иметь в виду: вам приходилось делать то, что они вам говорят, иначе вы не смогли бы продать им ваш рассказ. ‹…› Так что я с самого начала проходил подготовку по части основных журналистских приемов – и мои наставники были настоящие мастера своего дела, в самом реальном смысле. Надеюсь, я достаточно ясно дал понять, что эти редакторы не были какими-то презренными тиранами. Это были сведущие профессионалы, увлеченные своей работой. Главное – я хочу сказать, что меня научили писать так, как я пишу сейчас [курсив мой. – С. М.][314].

Курс писательского мастерства позволяет опытным редакторам поработать с вдохновенными дилетантами[317].