Мы долго оставались вместе, почти не разговаривая, но на самом деле испытывая друг к другу чувство благодарности и симпатии.

Потом я вспомнил, что несколько недель назад мы вдвоем создали здесь тайник с запасами еды на непредвиденный случай. Мы припрятали три ящика картофеля, ящик кормовой капусты, морковь, капусту и другие овощи. На наших лицах засияли улыбки. Мы очень волновались, когда выкапывали наши запасы, но с радостью убедились, что продукты находятся в отличном состоянии. Это подняло наш дух и дало еще некоторое время. Я ушел, чтобы забрать свою семью. Так же поступил и Драшнер, который отправился в другую сторону, чтобы собрать четыре другие семьи, которые все это время нам помогали. Через несколько часов мы все собрались на холме. Вместе почистили картошку и брюкву, чтобы приготовить себе какую-нибудь еду. Мы все были голодными бездомными, но сумели даже в этих условиях превратить вечер в нечто вроде торжественного события.

После войны голод свирепствовал по всей Польше[64]. Недостаток продовольствия был повсеместным. Те из польских граждан, кто прошел процедуру регистрации, получали карточки, по которым могли получить базовый набор основных продуктов, но даже этого было недостаточно, чтобы прокормить семьи. Те же, кто не зарегистрировался, тоже могли подать заявление на снабжение продуктами, но они были вынуждены работать на польское правительство два дня бесплатно, и только после этого получали хоть что-нибудь, часто лишь кусок хлеба.

Что касается нашей семьи, мы выглядели неплохо, но совсем лишились сил. Мы съедали днем три картофельные лепешки, а вечером – жидкий суп с мукой, но без мяса или жира или какого-либо другого белка. Вскоре наши запасы совсем истощились. Нам опять нужно было искать какой-то выход.

Взвесив все «за» и «против», я решил отправиться в Браунау[65] в Судетах. Там я попробую найти поддержку у проживающего в этом городе своего дяди. Он был деятелем антифашистского движения. Я рассчитывал, что мы сможем проехать через территорию Чехословакии и оттуда попасть в контролируемую американцами зону. Я хотел посоветоваться с ним и узнать, можем ли мы рассчитывать на это. Мой 17-летний сын попросил взять его с собой, и я был рад, что он составит мне компанию.

21 ноября в 4 утра мы оба направились к чехословацкой границе. Я узнал, что пограничная стража не приходит туда до 6 часов утра и до этого времени переход никем не охранялся. Пройдя 200 метров до границы, мы остановились. Я положил руку на плечо сына. Потом тихо проинструктировал его:

– Сделаем так: я пройду вперед примерно на 50 метров. Ты останешься здесь. Не упускай меня из виду. Ты понял?

– Да, папа, – нервно ответил сын.

– Если ты вдруг почувствуешь опасность, разворачивайся и беги обратно к дому, где вы остановились с мамой. Не сходи с тропы и не смотри по сторонам, беги так быстро, как только сможешь. Ты понял?

– Да.

– Если что-нибудь случится со мной, не беспокойся. Я сумею убежать и вернусь за тобой.

Эрих нервно кивнул в знак согласия.

Я встал и стал потихоньку красться к границе, не спуская глаз с домика охраны. Когда я отошел примерно на 50 метров от места, где оставил сына, то вдруг услышал, как кто-то очень быстро приближается ко мне. Я обернулся и увидел, что ко мне в полной панике бежит сын. Когда он поравнялся со мной, я обхватил его руками, оттащил в сторону и швырнул на землю. Жадно хватая ртом воздух, он проговорил:

– Папа, сюда кто-то идет! Я слышал шаги!

Я постарался успокоить его:

– Успокойся, ничего страшного. Где ты слышал их?

– Я слышал шаги на той же дороге, по которой шли мы.

Я крепко прижал его к себе:

– Тсс, все в порядке. Если мы будем вести себя тихо, с нами ничего не случится.

Подняв голову, я огляделся вокруг, но почти ничего не было видно.

– Ты видишь что-нибудь? – спросил сын.

– Нет, ничего, – ответил я, продолжая обследовать местность.

– Я слышу их! Они приближаются! – Эрих опустил голову.

Продолжая прижимать его к себе, я тихо проговорил:

– С тобой ничего не случится, обещаю тебе.

Я напряг слух, пытаясь расслышать поточнее, что это был за шум, но все, что мне удалось услышать, было биение сердца собственного сына, которое так громко стучало в груди, что, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу.

Несколько минут мы молча пролежали на земле. Когда его дыхание восстановилось до нормы, он поднял голову и стал оглядываться вокруг:

– Я больше ничего не слышу. Звук пропал.

Я почувствовал, что ему было стыдно. Я потрепал ему волосы и сказал:

– Послушай, все в порядке. Я точно знаю, что ты слышал. В этом нет ничего такого, чего следовало бы опасаться. Понял?

– Понял. Со мной теперь все в порядке.

Я прошептал:

– Иди за мной.

Я посмотрел сыну в глаза и ободряюще подмигнул ему. Он просиял. Мы поднялись. Домик охраны был пуст, и путь через границу свободен. Всего несколько шагов – и мы пересекли границу и оказались на чешской земле. Мы гордились этим достижением, но знали, что были еще далеко не в безопасности. Дорога привела нас в городок Тронов. Мы знали, что по улицам приграничных населенных пунктов ходят чешские патрули, поэтому шли осторожно, чтобы не попасться им на глаза. Затем мы свернули на север[66]и прошли пешком до городка Политц[67]. Там мы наткнулись на пограничника, который внимательно смотрел на нас. Мы притворились, что идем порознь: один из нас шел впереди второго примерно на 100 метров. Вскоре патрульный потерял к нам интерес, и мы сумели пройти через городок без приключений.

Наш путь проходил через городок Ладнай к городку Штерн[68]. Я не знал эту местность, поэтому нам приходилось консультироваться с найденной нами картой. Мы прошли мимо главной церкви в Штерне и определили направление, по которому нам следует идти, чтобы попасть в Браунау. Мы отыскали нужную дорогу. На дороге я заметил свежие отпечатки обуви и следы собак. Нам следовало быть осторожными, чтобы не попасть в руки пограничному патрулю, поэтому мы вскарабкались на скалистый холм над дорогой и пошли дальше параллельно ей. Карабкаясь наверх, мы слышали лай собак. Я повернулся к Эриху и сказал: