– У каждого свои забавы. – Мужчина качает головой; камера болтается на запястье опущенной руки.

– Что собираетесь снимать? – указывает на нее Ким.

– Пока не знаю, – произносит он. – Возможно, какой-нибудь особенный момент.

– А эта толпа – она разве не особенная?

– Подобные известия нынче разносятся быстро.

– Что разносится быстро?

– Ну, такого рода вещи по Интернету, – неодобрительно косится на нее мужчина. – Кто-нибудь проставляется, трое снимают, рассылают еще девятерым, от них это становится известно еще двадцати семи, и так по нарастающей. – После этих слов, будто по команде, в небо взмывает подожженная прямо у них под носом ракета и рассыпается лавиной сверкающих брызг. – И вот уже набегают незнакомцы и разносят весь дом.

– У вас не будет еще одной сигареты?

– Разумеется, – мужчина протягивает ей пачку. Они курят.

Она узнает его по походке. Он загорел, подрос на несколько сантиметров, из-за пробивающейся бородки вид у него лихой. Взгляд сразу падает на его светло-русые кудри, которые он, кажется, давно не стриг, и теперь они роскошной гривой обрамляют его лицо. Заметив его, тусовщики начинают оборачиваться.

– Ким! – Он радостно заключает ее в объятия. – Сто лет не виделись. – Парень поворачивается к мужчине, протягивает ему руку:

– Ян.

– Карл.

Девушка хихикает и лишь кивает.

– В чем дело? Вы знакомы?

– Не знаю, здесь все так странно, – отвечает она. – Стоит оставить его на пару дней в покое – и вот, пожалуйста! – Она указывает на то, что происходит вокруг, и вновь покачивает головой.

Карл с интересом прислушивается, предлагает парню закурить, тот, поблагодарив, отказывается и достает свою пачку. Тем временем на мусорные контейнеры возле булочной взгромоздились еще несколько человек. Со стороны фонтана долетают голубоватые блики.

– Не поверишь, кого там принесло на водопой. – Ян затягивается и выпускает клубы дыма в темноту. – Там лошади! Аж целая дивизия выстроилась. Семь штук, каждая в холке с человеческий рост, выше меня, стоят и бьют копытами. Если приблизишься, заметишь, что они не могут дождаться, когда придет их черед. А на них полицейские в сапогах и бронежилетах, с опущенными забралами на шлемах, каждый – словно ходячая крепость.

– Разве фонтан не укрыли?

– Наверное, так тепло, что решили повременить.

Петарды выстреливают одна за другой. Еще чуть-чуть – и разноцветные всполохи салюта начнут плавно переходить один в другой.

– Ну что, пойдем внутрь? – спрашивает Ким.

– Мы тут не единственные желающие. Боюсь, никто не откроет. Без шансов. – Он достает смартфон. – Попробую позвонить.

Парень набирает номер, прижимает трубку вплотную к уху.

– Номера не существует, – передразнивает он автоответчик. – У тебя нового нет?

– Тиль не хотел, чтобы я ему звонила, – снова качает головой она.

– Ну, а меня не было, – парирует Ян. – Откуда у меня взяться его новому номеру?

– Слыхала, – кивает она.

– В поездке о таком не думаешь.

– О чем?

– Ну, вот о всяком таком. – Он достает новую сигарету. – Пойду куплю себе пива. Вам принести?

Ким опять-таки качает головой; Карл кивает. Пока парень прокладывает себе путь сквозь толпу, пытаясь подловить только что подошедшую группу с очередным ящиком алкоголя, островок свечей растет почти незаметно, но стабильно. Сняв крышечки с только что добытых бутылок, он протягивает одну из них Карлу.

– Ну и чем ты занимаешься? – спрашивает он Ким.

– Ты считаешь, это стоит сейчас обсуждать?

– А чем еще предлагаешь заняться?

– Позвонить Анне-Мари, например.

– И думать забудь. Она не возьмет трубку.

– Ладно.

– В смысле – ладно?

– Я работаю на пряничной фабрике.

– Это розыгрыш, я полагаю?

– Пока не сдам нормально экзамены, так, чтобы можно было пойти учиться.

– Почему ты считаешь, что тебя не возьмут? Ты всегда была одной из самых одаренных. В плане творчества, я имею в виду.

– Я не собираюсь учиться на художника. Кто тебе это сказал?

– Ну, Тиль вроде бы на это намекал.

– Когда вы в последний раз с ним говорили?

– Давненько. – Он делает большой глоток, утирает губы. – Для него ты была и будешь самой выдающейся художницей всех времен.

– Надо полагать, такой вывод он сделал по тем трем картинкам, что я нарисовала за все время?

– Он бы сказал, что дело не в этом.

– Это у него от родителей, они внушили. – Ким продолжает мотать головой. – Нет, я собираюсь пойти на психолога, ты бы наверняка по мне не подумал.

Он делает глоток.

– В таком случае все мы ошибались. Хочу сказать, к лучшему.

– А ты на кого? – спрашивает она.

– Архитектор.

– Кто бы сомневался.

– Ян – реальный пацан, в Яне можно не сомневаться, – смеется он.

– А какой ты в этом видишь смысл?

– Мы так слишком далеко зайдем. Я же у тебя не спрашиваю, для чего ты выбрала психологию.

– Вообще-то пока я леплю пряники. Но могу тебе сказать почему.

– Ладно, – он ненадолго задумывается. – Так вот. Все, что нас окружает – это некие пространства. Верно?

– Согласна.

– И есть разница в том, как они организованы, в том смысле, что их форма оказывает на людей определенное воздействие. Так?

– Могу представить.

– Ну, вот что я имею в виду, в качестве примера: представь, кем бы ты была, если бы выросла в замке. Я вовсе не хочу этим сказать, что сейчас, с учетом тех условий, в которых ты выросла реально, ты какая-то плохая или еще что. Просто к тому, что пространство оказывает воздействие на развитие личности. Какие-то способствуют, какие-то скорее препятствуют успеху.

– Это не ты придумал…

– Поэтому я и собираюсь стать архитектором.

– Но это же не твоя идея!

– Моя.

– Хорошо, если ты так считаешь, тебе же лучше.

На контейнерах тем временем отплясывает уже столько народа, что время от времени кто-нибудь скатывается вниз в толпу, а на их место взбираются новые танцоры. После некоторого молчания, во время которого Ян был погружен в напряженное размышление, он решительно заводит ладонь за спину, хватает за руку Ким, произносит: «Идем!» – и начинает прокладывать путь. Девушка следует за ним, не отставая ни на шаг. Возле подъезда Тиля кучкуются несколько человек. Дверь заперта, по ней стучат и барабанят, эпизодически нестройный хор скандирует: «Энн! Энн! Энн!» Они проходят мимо практически совсем уже выцветшего тильтега и оказываются под большими окнами булочной. Витрина пуста, лишь корзины простаивают в ожидании того, когда же их снова наполнят. Кажется, словно от булочной остался лишь скелет, а все мясо отпало от кости. В тусклом свете, идущем из задней комнаты, виден силуэт фрау Треттер, стоящей прямо у окна. Глаза ее широко распахнуты, рыхлое тело застыло в оцепенении.