– А кто сказал, что оно для тебя? – Феликс был слишком взволнован, чтобы собрать свою говядину. Вместо этого она просто валялась в пыли. – Ради Бога, Ада, ты просто семнадцатилетняя девушка! Сопротивление не имеет права просить тебя рисковать всем. Почему это должна быть ты?

Юноша рядом с ней был так непохож на Аарона-Клауса. Аарона-Клауса, который ее нашел. Аарона-Клауса, который верил в лучший мир. Аарона-Клауса, который покинул ее навсегда, потому что кто-то должен это сделать.

Нет, Феликс Вольф был больше похож на репей. Такой, который вцепляется в ваши носки после прогулки по высокой траве. Крючковатый, упрямый, на всем протяжении пути, колющийся, если пытаешься избавиться от него.

Сейчас он был колючим. Переживающие глаза: наблюдающие, вопрошающие, требующие ответа. Мотива.

Не ее мотива (четыре + один + чернила + боль).

За что боролась бы Адель? Что может заставить Феликса бороться за нее?

Яэль сунула руку в карман. Почувствовала кнопку Аарона-Клауса, скомканные бумажные фигурки, маленькую куклу.

Ответ, который так необходимо было услышать брату Адель, не сильно отличался от ее собственного. Потерянная семья. Недостающие части.

Щелк, щелк, щелк, в безопасности. Это то, что направит Феликса Буркхарда Вольфа туда, куда хотела Яэль.

– Этот мир разделит нашу семью. Даже если меня не поймают на этой миссии, тебя и меня отправят в разные поселения Лебенсраума. У мамы и папы никого не останется.

Если мы поможем Сопротивлению, то сможем это изменить. Мы сможем остаться вместе. Быть снова семьей. – Эти слова вызвали боль внутри Яэль, когда она произнесла их. Она так сильно ухватила талисманы внутри кармана, что давно затупившийся конец кнопки Аарона-Клауса поранил ей кожу.

– Я прошу тебя доверять мне, – сказала она. – Ты можешь все бросить и вернуться домой. Или ты можешь помочь мне выиграть эту гонку. Добраться до конца.

Феликс положил свой пакет. Ветра со стены спустились вниз, подняли его из пыли. Он танцевал и дрожал, и вертелся как живой в свете лампы. Яэль ждала, что он спросит, каким будет конец, но видимо он не имел для Феликса значения.

– Помнишь, что папа сказал нам в утро похорон Мартина?

Старая кнопка впилась в ладонь. Она не хотела ее отпускать.

– Я не люблю думать о том дне.

– Не ты одна, – сказал он, его голос изменился, когда он цитировал отца близнецов. – В нашей крови есть железо, и оно связывает нас вместе. Мы Вольфы. Мы сильнее этого.

Феликс протянул руку и коснулся ее. Было так много слоев – рука на куртке, на рукаве, на повязке, на коже, на чернильных волках – но они совсем не чувствовались.

– Мы Вольфы, Ада. Я доверяю тебе. И я на твоей стороне. Несмотря ни на что.

Так много слов, сказанных через столь много слоев – любовь над самой большой ложью, над гневом, над брошенными, над испуганной маленькой девочкой, одиноко бредущей по дороге. И все же, на мгновение, Яэль слышала эти слова кожа к коже. Она перевела взгляд на расселины ночного неба – его оспинки из звёзд – и представила себе, что Феликс сказал их ей, Яэль. (В конце концов, в ее крови тоже было железо). Что этот юноша действительно был на ее стороне. Несмотря ни на что. Что они доберутся до конца гонки вместе, и что он как-нибудь поймет, почему она украла личность его сестры, использовала ее, чтобы убить самого могущественного человека в мире. Что она как-нибудь выживет после того, что произойдет. (Жизнь или смерть).

Это была прекрасная мысль. Прекрасный момент.

Но в глубине души она знала, что Феликс исчезнет, как и все остальные, от него не останется ничего, кроме чернил в ее коже и фрагментов для кошмаров.

Он не уйдет. Не как Аарон-Клаус. Нет – ей нужно было вырвать его из себя, как репей из носков. Показать ему, кто она такая. Что она сделает. Что она собиралась сделать.

И это будет больно.

Прошло два дня. Трое гонщиков были смыты с дороги жуткими авариями. (Переднее колесо Рольфа наткнулось на острые скалы. В результате прокола шины Дольфа и Норио поглотил клубок металла и безжалостной пыли.) Феликс оставался на ее стороне, как и говорил. Вместе они держали хороший темп. Кацуо и Лука оставались в пределах видимости, не проглоченные до конца достаточно туманным голубым горизонтом. Другие десять всадников держались у Яэль на хвосте. Голодные двигатели, изголодавшиеся взгляды. Каждый раз, когда один из них газовал и приближался, пытаясь ее подрезать, Феликс останавливался, прижимая виновника к обочине.

Затем начались горы. Они были не такими большими и острыми, как Альпы, но дорога искривлялась между ними, как злой змей с заостренными клыками скал. Иногда дороги не было, только выступы чуть-чуть шире, чем их колеса. Феликс оставался позади Яэль, верный преследователь. Его лицо мрачнело, когда она балансировала на своем байке по тропинке. Молилась небу в вышине, что она не упадет.

Она не упала. Феликс перестал задерживать дыхание, когда они достигли другой стороны с целыми байками и телами. Его плечи затряслись, когда он посмотрел на ущелье, вдоль которого они только что ехали. Более двадцати метров. Перелом костей в лучшем случае.

И тогда она вспомнила:

акрофобия – сильный страх высоты.

Он боролся с этим страхом ради нее, не сказав ей ни слова.

– Ты в порядке? – Яэль не пришлось изображать озабоченность в голосе.

– Да. – Он вздрогнул, сказав это. – Как думаешь, персонал «Рейхссендера» и обслуживающие фургоны пройдут здесь?

– Должно быть, они поедут более длинным маршрутом. Вокруг этого хребта. – А это означает, что они были одни на этом участке. Не было права на ошибку. Отравленные пайки или механические поломки во время этого этапа могли означать конец всего.

– Повезло им. – Брови Феликса дернулись под очками. – Мы должны ехать, прежде чем Лука и Кацуо уйдут слишком далеко вперед.

Но этого можно было не бояться. Несколько поворотов и склонов спустя они нашли пару, остановившуюся посреди дороги. Их двигатели были заглушены, а шлемы сняты. Яэль остановила свой «Цюндапп».

Они приехали в тупик.

Скалистые коричневые горы, вздымавшиеся по обеим сторонам, обрушились, поглотив дорогу грязью и валунами. Некоторые из них были гораздо больше Кацуо, они были огромны. Лука прислонился к своему мотоциклу, лениво наблюдая, одновременно вытаскивая новую сигарету из своего серебряного портсигара. Яэль припарковала свой «Цюндапп» на приличном расстоянии от его и, засунув руку в карман со своим П-38, сняла очки: зрение прояснилось.

Не было никакой возможности пройти оползень. Он был настолько крутым, что Кацуо пришлось использовать руки, чтобы сохранять равновесие при подъеме. Когда он достиг вершины, он казался маленьким.