оказываю большое политическое влияние на мужа. Снова и снова люди писали письма, возлагая на меня ответственность за его действия и даже за некоторые его назначения. Пример тому – назначение Фрэнсис Перкинс на пост в Кабинете министров. По правде говоря, я даже не предлагала ее кандидатуру. Она работала с Франклином в штате Нью-Йорк, и именно он выбрал ее, хотя я была счастлива, когда он назвал ее имя, и радовалась, что роль женщин признали.

Бывали случаи, когда появлялись списки людей, предложенных для назначения на службу отдельно или в составе группы, и в этих списках не было ни одного женского имени. Тогда я могла подойти к мужу и сказать, что мне надоело говорить ему, чтобы он напоминал членам своего кабинета и советникам о существовании женщин, которые играют важную роль в жизни нации и приобретают все большее политическое значение. Франклин каждый раз улыбался и говорил: «Конечно. Я думал, что в списке есть женщины. Пусть кто-нибудь позвонит и передаст, что, по моему мнению, женщин нужно признавать». В результате меня иногда спрашивали о предложениях и называли два или три имени. Порой их рассматривали, а порой нет.

Политическое влияние на мужа, которое мне приписывали, равнялось нулю. Если меня волновал какой-либо вопрос, я говорила ему, ведь у него была возможность это изменить, а у меня нет, но мы с ним не всегда сходились во мнении.

С тех пор я узнала, что очень многие чиновники, которым я адресовала письма, рассматривали их как распоряжение, требующее немедленного внимания. Очевидно, они думали, что, если мои предложения не будут выполнены, я пожалуюсь мужу. На самом деле я только надеялась, что они будут заинтересованы в выполнении необходимых задач, ведь правительство должно служить на благо народа. Я думала, что каждый государственный чиновник изучает жалобы и с радостью пытается исправить несправедливость. Теперь я понимаю, что это была довольно наивная идея, ведь из того, что мне говорили люди, было ясно, что чаще всего только страх перед недовольством Белого дома мог сдвинуть их с места. Во многих министерствах дела обстояли иначе, но я считаю вполне естественным, что чиновники некоторых старых ведомств, успевшие пустить корни на государственной службе, не хотят утруждать себя новыми делами. И мистер Вудин, и мистер Моргенто, должно быть, произвели большие перемены в прежнем Министерстве финансов. Установленные стандарты, особенно после того, как мистер Моргенто стал министром финансов, наверняка вызывали тревогу у некоторых чиновников старого типа.

Временами я критиковала чиновников государственной службы. Проведя много времени на своем посту, они могут сильно осложнить любое изменение. Тем не менее, поразительное количество людей хотят служить своей стране и готовы согласиться на умеренную безопасность и низкую зарплату государственного служащего просто из чувства патриотического долга.

Сознательно я никогда не пыталась оказывать влияние на своего мужа или на кого-либо еще в правительстве. Но нельзя жить в политической атмосфере и изучать действия хорошего политика, каким и был мой муж, не впитав в себя некоторые элементарные факты об этой деятельности. От Франклина я узнала, что хорошего политика отличает чувство времени. Он говорит правильные вещи в нужный момент. Несмотря на то что мгновенная реакция на его слова могла быть негативной, в итоге оказывалось, что эти слова следовало сказать именно в тот момент, когда он их произнес.

Я не имею в виду, что Франклин никогда не ошибался, но в большинстве случаев его суждения оказывались правильными. Он мог с огромным терпением наблюдать за развитием ситуации и ждать подходящего момента, чтобы что-то сказать или сделать. Карантинную речь, например, он произнес в то время, когда необходимо было заставить людей задуматься. Встреча с Уинстоном Черчиллем на военно-морской базе «Арджентия» и объявление о подписании Атлантической хартии произошли в решающий момент в жизни страны. Точно так же, как молитвенная речь в честь дня высадки в Нормандии подняла моральный дух народа в момент, когда такое вдохновение было просто необходимо.

Франклин был практичным политиком. Ему всегда можно было объяснить, почему определенные действия или назначения целесообразны с политической точки зрения. Иногда он следовал этим советам. С другой стороны, он часто поступал наоборот просто потому, что считал, что для нации в целом так будет лучше. И он почти всегда оказывался прав. Однако, как практичный политик, он знал и принимал тот факт, что ему нужно работать с людьми, входившими в организацию Демократической партии. Я часто слышала от него слова о важности и роли местных политических организаций, но Франклин признавал, что некоторые из них наносят ущерб всей партии. Он так и не смог избавиться от чувства неприязни к Таммани-Холлу и любым другим организациям, которыми управляют боссы, хотя и признавал, что некоторые из них могут похвастаться хорошим управлением и высокой ценностью.

Хотя Франклин всегда говорил, что я слишком нетерпелива и недостаточно чувствую время, чтобы стать хорошим политиком, с возрастом я стала спокойнее и узнала от своего мужа, что лидер не может слишком сильно опережать своих последователей. Кроме того, я думаю, что мои наблюдения за условиями жизни и чувствами обычных людей в нашей стране вполне заслуживают доверия.

За годы губернаторства и президентства моего мужа, но особенно после того, как мы поселились в Белом доме, у меня было много поводов серьезно задуматься о проблеме, с которой сталкивается семья публичного человека в Америке, особенно если он становится предметом больших споров – когда его ненавидит столько же людей, сколько искренне обожает. Иногда отношение к такому человеку распространялось на членов его семьи и оказывало на них определенное влияние.

Младшим родственникам приходится особенно тяжело. Со всех сторон им предоставляются привилегии. Если они их не принимают, их начинают считать грубыми и неблагодарными. Если они соглашаются, их обвиняют в эгоизме, высокомерии и жадности, в том, что они считают себя самыми важными и лучше всех других людей – фактически в том, что они обладают всеми неприятными чертами, которые мы больше всего не любим в молодежи.

Помню, например, как Франклина-младшего, тогда еще студента колледжа, арестовали за превышение скорости на пути между Олбани и Бостоном. Мы с отцом надеялись, что с ним будут обращаться как можно строже, чтобы он раз и навсегда узнал о неизбежных последствиях нарушения закона, даже если преступление не очень серьезное. Прежде всего мы хотели, чтобы он узнал, что наказание за нарушение закона неотвратимо настигает каждого в одинаковой степени в демократической стране. Помню наше крайнее смятение, когда мы узнали, что ему даже не выписали штраф.

Наша беда, конечно, заключалась не только в том, как с мальчиками обращались вне дома – давали слишком много привилегий,