– А нам мужики ни к чему совершенно, – заметила Люба. – Козлы. Мы только козлами их и называем.

– Но вы не забудьте, что я здесь по делу, – сказала ей строгая Васса Владимировна. – Когда, кто и где посвятит меня в нечисть?

А сердце в ней билось так громко, так больно! Зачем-то вдруг вспомнился муж, потом сын, талоны на мыло и сахар, Фонтанка и весь ослепительный, неповторимый, навеки покинутый Невский проспект…

– Смотрите не бухните там, что мы с вами сегодня на лавке в порту познакомились! – сказала ей Люба. – По правилам нужно два месяца ждать!

И тут же раздался скрежещущий звук, такой оглушительно громкий и резкий, что Васса Владимировна с непривычки закрыла ладонями уши.

– Чего вы боитесь! – разгневалась Люба. – Здесь все всем родные! Родней родной мамы!

Толпа расступилась. Высокая женщина с огненным взором держала в руках фиолетовый факел. Лицо ее вдруг показалось знакомым, и Васса Владимировна испугалась. Такого ведь быть не могло, что недавно они с мужем видели это лицо в одной из газет? Конечно же быть не могло, но ведь было! Она баллотировалась в президенты, а может быть, в мэры, – не суть это важно, – но в самый последний момент проиграла. И имя вдруг выплыло: Лотта Кордэ.

– Не ведьма, а чудо, каких не бывает! Давно бы по миру пошли без нее! – Дыхание Любы запахло зеленкой. – Я вам сто примеров могу привести! Искали тут, в Салеме, нефть. Нету нефти! Нагнали рабочих, потратили деньги, а нефтью не пахнет! Тогда пошли к Лотте. Она посмотрела на карты – нашла! Ребенок пропал из роддома – нашла! Любые болезни, сосуды, суставы – чего вы хотите! – раз плюнет и вылечит!

Лотта Кордэ медленно обводила толпу немигающими глазами. Зады наглых ведьм от ее этих глаз отклячивались, а неловкие ноги пытались согнуться в кривых реверансах. Взор Лотты Кордэ вдруг застыл на лице немного смутившейся Вассы Владимировны.

– Тебя кто привел?

– Отвечайте! – И Люба своим каблуком надавила ей на ногу.

– Меня привела к вам сюда эта дама, – сказала с достоинством Васса Владимировна.

Она говорила по-русски, а Лотта – поскольку здесь выросла и родилась – использовала, к сожалению, английский, но обе они понимали друг друга.

– Чего ты здесь ищешь? – И Лотта Кордэ приблизила факел к лицу смелой Вассы.

– Свободы, – ответила русская женщина. – Всю жизнь я искала свободы. И только.

Ответ ее, кажется, ведьме понравился.

– Служить ему хочешь?

– Хочу. Но сначала задам вам вопрос. Практический, жизненный, необходимый: имею страховку и, как иждивенка, имею квартиру. Короче сказать: состою на программе. – И Васса Владимировна покраснела.

– При чем здесь программа? – нахмурилась ведьма.

– А не отберут?

– Почему отберут?

– Но в Питере точно бы отобрали. За связь с нечистотами.

– Ах вот оно что! – И Кордэ усмехнулась. – Готовьте к присяге. Омойте в трех водах. Она пропотела и потом воняет.

Стиснувшую зубы Вассу Владимировну подхватили под руки. С одной стороны – очень жирная ведьма, с другой – низкий, пегий козел с бородой, в капроновом черном чулке на затылке.

– Не лапать, – спокойно заметила Васса. – Скажите, куда мы идем и зачем.

Но две нечистоты – мужская и женская – молчали, как глухонемые. Сквозь мглу ноздреватую, сквозь бурелом спешили, сопя и ругаясь, к воде.

«Конечно, они Елю с Евсей не тронут, – подумала мать и жена. – Не посмеют. А то я такое здесь всем им устрою!»

Большой круглый пруд лобызался с луною. Луна опускалась в его глубину, и он становился слегка розоватым, но только она закрывалась шутя попавшейся под руку тучей, он сразу чернел от обиды и злости.

Жирная ведьма ловко сорвала с Вассы Владимировны плащ, а пегий козел расстегнул на ней блузку.

– Опять оголять? Оголять не позволю! – И Васса Владимировна, размахнувшись, влепила козлу оплеуху.

Он, кажется, не ожидал. Бабья рожа застенчиво сморщилась.

– Listen! You need it, Vassа! You really need it! Trust us![2]

«Ну, что же! – подумала Васса. – А пусть! Вон их в Голливуде не так оголяют! И это за деньги! За красный ковер! А я, потому что… – И тут в ней сверкнуло: «Жив, а не умер Демон во мне! В теле, как в трюме, в себе, как в тюрьме!»

Козел снял с нее белый старенький лифчик. Знакомая тень с папиросой во рту вдруг выросла слева и, видно, одобрив козлиный поступок, махнула рукой.

– «Марина! – И Васса Владимировна задрожала. – На что нас толкнула с тобой эмиграция!»

Ее с головой окунули в глубокую, почти ледяную, чернильную воду. Она не почувствовала даже холода. Зато свежий взгляд стал доступен на многое. Вернулись на холм.

«Проклятая жизнь моя! – Мысли роились, кусали ей мозг, прожигали насквозь. – Вот что мне: Евсей? И вот что я: Евсею? Как жалок он мне, когда, стоя под душем, весь в пене, поет и поет свою Машу! Как жалок! Как невыносим!»

И тут же услышала голос супруга:

А Маш-а-а-ша чай мне наливает,

И взор ее та-а-а-к много обещает!

Вприкуску чай пить будем до у-у-у-тра!

«Зачем я жила? Для чего я жила?»

– Вы, Васса Владимировна, не печальтесь, – лукаво шепнула ей ловкая Люба, – мы, ведьмы, бессмертны. Нас смерть не берет!

– Да что вы? Как так?

– Семена, семена! А сперма у наших козлов такой силы, что вот он где плюнет, там сразу зародыш!

– Какой?

– Человечий. Какой же еще? Мы не выделяемся, нам ни к чему.

«Вот с кем надо дело иметь, а не с этим! – подумала Васса Владимировна. – Уж как он потел надо мной, как старался! То сбоку, то сзаду! «Малышка, малышка!» Тебе только чай пить вприкуску, говнюк!»

Между тем Лотта Кордэ длинным светящимся ногтем подозвала к себе Вассу Владимировну.

– Стой здесь! – приказала она.

Васса Владимировна встала рядом с ней и гордо осмотрелась.

– Ложись!

Васса быстро легла. Шесть бодрых козлов притащили булыжники. Два – на голову и четыре на грудь. Кордэ опустила огромные ногти в кипящий котел с остро пахнущим зельем и брызнула им на лежащую женщину.

– Ой, ой! – закричала лежащая. – Жжет!

– Терпи!

Васса Владимировна подняла глаза к темному небу. По небу носился какой-то огромный, разорванный надвое призрак, похожий на памятник Ленину в сквере завода «Вулкан». Она разозлилась:

– А этот зачем здесь с его темным прошлым?