Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долгое время Андрей состоял в дружинах для поимки самого себя. Сливко консультировал милицию по его делу и был убеждён, что изловить «Ростовского потрошителя» не удастся. Сменив работу, Чикатило начал часто ездить в командировки, и география его преступлений приобрела хаотический характер в духе Теда Банди. Позже из тюрьмы он писал жене: «Зачем меня Бог послал на эту землю, такого ласкового, нежного, заботливого, но совершенно беззащитного со своими слабостями?»
Однако квинтэссенция советского маньяка – это Сергей Головкин, наиболее известный под кличкой «Фишер». Сейчас он подзабыт, но когда-то был едва ли не частью национального фольклора, пионерской страшилкой вроде «гроба на колёсиках», «ведьминой пластинки», «чёрного Чебурашки» или «пиковой дамы». Им пугали детей, а конкретно – мальчиков. «Вот пойдёшь гулять без спроса, тебя Фишер и схватит!» Многих хватал. Это имя стало нарицательным, хотя его придумал не Сергей. Кличка пришла в голову одному ребёнку-мифотворцу, который решил постращать своих товарищей. Сам убийца услышал её по телевизору и сразу подхватил игру. Вымышленный образ Фишера вобрал в себя всё: любые мыслимые пытки, включая дыбу, расчленение, вскрытие черепной коробки и сдирание кожи, каннибализм, в том числе изощрённые кулинарные изыски вроде засоленных органов, зоофилию, некрофилию. Но вряд ли кто-то из рассказчиков подозревал, что любая их фантазия на деле оказывалась правдой. Головкин словно стал воплощением национальной бытовой жестокости, которую «обычным» людям удавалось держать под спудом. Он насиловал и убивал, мстя детям за свои собственные травмы, обиды и сексуальную неудовлетворённость. Будучи ветеринаром, Сергей осеменял кобыл не только конской спермой. При этом в конце жизни стал глубоко верующим человеком, не видящим большой беды в содеянном. Казнь Фишера – последний смертный приговор, приведённый в исполнение в России на данный момент.
Очевидно, большинство маньяков «рождалось» из-за сексуальных проблем. Причём в существенной доле случаев речь не шла о каких-то серьёзных медицинских отклонениях и болезнях, всё было куда проще: будущим убийцам не давали. Так Геннадий Михасевич, которого девушка не дождалась из армии, однажды подумал: «Для чего мне давиться из-за бабы, лучше сам бабу удавлю». В результате плодом неразделённой любви стал один из самых страшных советских монстров. От его рук погибло около сорока женщин. Убивал он именно зрелых, подростки и дети Михасевича не интересовали. Он тоже был дружинником, разыскивавшим самого себя. Его тоже награждали за трудовые успехи. Как и многие другие маньяки, включая Чикатило, Геннадий оставался заботливым отцом. За его убийства тоже сажали невиновных, почти два десятка человек, большинство из которых вышли из тюрьмы инвалидами, а в качестве компенсации получили от государства телевизоры и холодильники. Некоторые, как водится, не вышли, наложив на себя руки. Но была у Михасевича одна черта, которая очень интересовала Горенова: иногда он убивал во сне. Ему снилось, будто он душит своих жертв. Жена Геннадия потом неоднократно вспоминала, как просыпалась от ощущения сжимающихся пальцев мужа на шее. Она сразу будила его, не думая, что за этим скрывается тайная жажда крови. Другой занятный момент: когда милиция уже была на хвосте, Михасевич решил сбить их со следа, отправив в областную газету письмо от лица вымышленной антисоветской организации «Патриоты Витебска», состоящей якобы из обманутых мужей, которые жестоко мстили своим жёнам-изменницам. Нет, это вовсе не скверный анекдот, не плохая книжка, а реальная жизнь. Он послал ещё множество депеш от имени упомянутого таинственного общества, что, собственно, его и подвело. Первичное обвинение Геннадия строилось на результатах графологической экспертизы, в ходе которой сотрудникам милиции пришлось изучить полмиллиона образцов почерка.
«Благодаря» Сливко и Михасевичу в лексикон советских криминалистов вошло понятие «серийный убийца» (Чикатило и Оноприенко – фигуранты постсоветской истории страны). В США это произошло существенно раньше, после дел Банди и Берковица.
Но маньяки, не имевшие сексуальных мотивов, вызывают особенную оторопь, поскольку их действия будто разрушают причинно-следственную связь бытия и находятся по ту сторону не только добра и зла, но ещё чего-то третьего… С одной стороны, Алексей Суклетин убивал исключительно женщин, но он выбирал не тех, кто красивее, не тех, кто напоминал ему кого-то, даже не первых попавшихся. Его жертвами становились дамы, которые казались ему наиболее вкусными. Суклетин нередко «удивлял» своих многочисленных знакомых рассуждениями о том, сколько котлет вышло бы из прошедшей мимо барышни. Никто не предполагал, что человек рядом – едва ли не самый страшный советский каннибал.
Игорь Иртышов разрывал мальчиков руками, вытаскивая внутренние органы из ещё живых.
Петербургского маньяка Эдуарда Шемякова на то, чтобы убивать женщин, «вдохновил» фильм «А зори здесь тихие». Знал бы об этом Борис Васильев… Вот уж действительно «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»… Шемякова сдала в милицию собственная мать, нашедшая в холодильнике части тела пропавшей знакомой девочки.
Обратный сюжет: мать Александра Спесивцева заманивала жертв к нему, а потом ещё помогала выкидывать останки и участвовала в приготовлении человечины. Мясо маньяк ел сам, кормил собаку и угощал следующих несчастных. Можно ли такое придумать?
С Игорем Елизаровым психологи и психиатры работали с детства, поскольку склонность к серийным убийствам выявили рано. Лечение давало плоды, и в какой-то момент прогноз казался крайне оптимистичным. Елизаров социализировался, начал нормально общаться со сверстниками, потому наблюдение врачей постепенно сошло на нет. Тем не менее, окончив экономический университет, Игорь всё равно устроился трудиться в морг. Вскоре он почувствовал зов крови, естество взяло своё. Сюжет? Жизнь!
Придумывать нечего… Вот и Булгаков написал фельетон «Комаровское дело» не о каком-то вымышленном человеке, а о «шаболовском душегубе» Василии Комарове. Этот действовал в начале прошлого столетия, убивал ради денег, оправдываясь на суде тем, что якобы губил спекулянтов, а не добрых людей. Тоже мне, Раскольников… Жене, кстати, когда она узнала, сказал, дескать, делать нечего: «Надо привыкать». Очень «русский» совет. Она и привыкла, стала пособницей. Почему Михаил Афанасьевич взялся за эту историю, он признаётся сам: «Никакого желания нет писать уголовный фельетон, уверяю читателя, но