— Ты приходи завтра к обеду. Познакомишься с моими. К трём?

— Хорошо.

— Ты только ничего особенного не бери. Папа после операции не пьёт.

— Опять хорошо.

— А для нас мама собственную наливочку выставит.

— И это тоже хорошо.

Обед, то бишь смотрины, проходил как в худшем зощенковском рассказе. Или в лучшем. Это в зависимости от того, читатель ты или заглавный герой. Всё начиналось с вешалки, где он — в белой рубашке, с букетом и тортом! — предстал перед безжалостным трибуналом, точнее, чрезвычайной тройкой в составе невысокой, совершенно обесцвеченной, но с шикарно накрашенными бровями и губами, химической блондинки, так же невысокого, по цыплячьи остро пузатого и кривоного бурята и застенчиво смаргивающей худенькой девочки-подростка с неожиданно яро голубыми глазами. Галина Кузьминична, Сергей Никанорыч и Катя. Ленка выступала в роли конвоира. Галина Кузьминична сначала восторженно глубоко понюхала мелкие жёлтые розы, но потом спохватилась: это же Лене. В свою очередь Лена передала торт Кате, а Сергей Никанорыч в это время подал гостю, вероятно свои, почти новые тапочки. Сам стоял в старых. Разобравшись после естественной в таком случае заминки, гуськом прошли в гостиную, где посредине, под модным «каскадом» из настоящего хрусталя, был уже накрыт большой овальный стол. Тяжёлая, тёмно-красная, гобеленовая с кистями скатерть была перекрыта одноразовой импортной, из тиснёного узорами белого полиэтилена. Пять полных приборов японского сервиза, чешский хрусталь, отечественные холодные закуски и салаты. Сергея посадили рядом с Леной, с другой стороны расположились её папа и дочь. Галина Кузьминична, обозначив своё место с торца, в основном порхала между столом и кухней, пока они не откушали «первого» и «второго», а Серёжа ещё и «добавочки». Гостиная была проходной, две двери за спиной Сергея плотно прикрыты. Кроме ореховой «горки», огромного, во всю стену, золотисто-охристого ковра и тумбочки с «Горизонтом», всё пространство между вздутым югославским диваном и креслами занимал какой-то слишком свободно вьющийся мелколиственный цветок. Вернее, куст. Над диваном, в золочёной раме большая фотография Лены в средневековом костюме. Из театрального фойе или с афиши. В общем-то, семейка явно состоятельная. С видом знатока похвалив почти невесомый и прозрачный японский фарфор и узбекский ковёр, гость в полную меру смог отдаться интеллектуальной беседе с, наконец-то присевшей со всеми, хозяйкой… как он прижился в их труппе?.. что говорит о квартире директор?.. остались ли связи с Москвой?.. его родители ещё работают?.. сколько от Улан-Удэ до Новосибирска?.. а поездом?.. да, кстати, Катенька недавно видела его в фильме по телевизору…

Сергей Никанорыч почти всё время молчал. Он много и в удовольствие ел, в перерывах оттопыривая огромные губы и почёсывая шею мизинцем, всем видом демонстрировал полную приемлемость и терпимость к ситуации. И чокался с их наливкой минералкой: ещё полгода ни-ни. Ленка тоже молчала, но вид у неё был гораздо менее благожелателен. С равной периодичностью она метала стремительные стрелы из-под бровей в сторону то матери, то дочери. Галина Кузьминична, занятая поминутным промакиванием уголков губ розовой салфеточкой, принципиально ничего не замечала, а Катя и так была подавлена, что после каждого маминого взора только снова роняла вилку, крошила хлеб на скатерть или кусала торт с середины. Откуда у неё такие голубые глаза?.. Сергей, не на секунду не теряя апломба столичной штучки, отдувался как мог: коллектив достаточно разнороден, и, всё-таки, есть с кем дружить… однокомнатная пожалуйста, заселяться можно хоть сейчас, но это окраина, так что лучше подождать до нового года… звонили недавно, возможно в отпуск придётся ехать на пробы… и так далее. Пока электрический самовар не закончился. И «богемский», сверкающий многочисленными гранями, графин с чересчур сладкой густой малиновкой.

За это время его рассмотрели вдоль и поперёк. Наверняка даже отметили мешки под глазами и несвежий носовой платок. Совокупно с идеально новой, с неразглаженными по спине и рукавам укладочными складками, рубашкой и сильным запахом туалетной воды после бритья — это составляло верные приметы холостяка. Но зато пил он только после Галины Кузьминичны, и только по её просьбе. Плюсы-минусы. А вот надо было б по такому случаю надеть медаль. Что уж за так терпеть? Хотя и он, в свою очередь, тоже время не терял, занимаясь дедукцией, и поэтому, когда деды со внучкой пошли «в универмаг, а потом к Братским, они ведь сегодня на годовщину приглашали», то ничего нового от Ленки про них не услыхал. Только временные уточнения.

Сергей открыл балконную дверь, облегчённо после полуторачасового терпения прикурил, но не вышел, встал в проходе, далеко выдувая дым в разогретый бабьим летом послеполуденный воздух. Воскресенье, в городе пустыня, во дворике только две старухи, прикорнувшие на скамейке в жидкой тени пропылённой рыжей акации. На высоком выцветшем небе ни облачка. А там, за тюлем, в квартирной полутьме, нарастающее электричеством Ленкино ожидание. А чего? Что уже ждать? — бери. Твоё. Вот она подошла и сквозь толстое кружево тихо прижалась лбом к плечу. И у Сергея опять, как вчера вечером, горло резануло тоской необратимости. Только бы не слеза! Он же первое время за столом всё боялся наткнуться взглядом на фотографию Мазеля. Потом понял, что они специально для него из гостиной убрали всё, что хоть как-либо могло его зацепить. Спугнуть.

Дожидаться обещанную театром квартиру они стали в угловой комнате, с двумя окнами на восток и север. За стеной — крохотная Катина. У «родителей» комната с отдельным входом из коридора и видом на юг. Любимица тестя трёхцветная кошка Изаура предпочитала независимо спать в гостиной. Что такое семейная жизнь? Утро начиналось с истошного вопля «Союз нерушимый», вырывавшегося из кухонного радиотранслятора. Галина Кузьминична должна была вставать в шесть, чтобы успеть приготовить завтрак и не опоздать на службу. Остальным давалась получасовая фора. «Завтракать у нас принято вместе», но… Очередь Сергея в туалет и ванную была последней, после Кати. Побрившись, он почти никогда не заставал за столом старшее поколение. Впрочем и младшее при его появлении обычно допивало молоко и уходило собирать сумку в школу. В спецшколу — у Кати с пяти лет врачи, знахари и ламы безуспешно боролись с эпилепсией. Тонюсенькая, с каждым днём всё заметнее вытягивающаяся в длину без ширины девчонка, почти уже подросток, ходила в шестой класс и единственной её радостью была музыка. Это главным признаком присутствия: звучало ли фортепьяно в её комнате. За всегда плотно прикрытой дверью.

Так что завтракали они с Еленой обычно вдвоём. Слушали местное радио: «аюрен час, хаюрен минута», от овсяной каши до кофе с гренками неспешно и беззлобно перемалывали что-нибудь из «труппной» жизни — кто, чего, кому, как, когда. Темы вечные, очень даже утренние: жулик завпост, пьяница художник, хам администратор. Главный режиссёр вот так прямо бросил всё посреди начатых репетиций и умчался в Челябинск, в Цвилинга. Ну да, ему же опять к годовщине не разрешили постановку на госпремию, так как в этот раз наступила очередь ТЮЗян. А директор, жук, ничего, не стал удерживать… Театр не портил настроения, не отнимал аппетит. Да и что им-то требовалось? Оба ведущие, репертуар по полной. Ей, вообще, в этом сезоне подали на звание. Потом, глядишь, если всё будет как сейчас, на тот год и ему подадут. Сейчас поскорей бы решилось с квартиркой. Как только получат ордер, тесть её тут же сдаст на нужды своего министерства и через год она превратится в двухкомнатную. И можно будет отделиться. Тогда и ужинать тоже только вдвоём. Посему после завтрака, если не было общей репетиции, они разбегались. Ленка в светлое время суток вообще не терпела лишней минуты находиться дома. Катькой занималась Галина Кузьминична. А она халтурила. В кружках, в СТД, в каких-то комиссиях и жюри.