– Могу принести проволоку, – сказал он через стенку, – и закрыть её.

– И меня запереть?

– Гм. Пожалуй, не блестящая идея. Завтра же утром починю. Обещаю.

Читальная лампа вызывающе крутанула абажуром:

– Надо же, какой тупица!

– Что? – спросил Пасьянс.

– Всё нормально, – успокоила его Фурия и бросила на лампу укоризненный взгляд. – Пойду спать.

– Но ведь это так и есть, – прошептала лампа упрямо.

Кресло возликовало:

– Порядочно он на тебя страху нагнал!

Лампа направила свой свет ему на кожаное сидение.

– Ничего подобного, чего мне бояться такого…

– Эй! – одёрнула их Фурия. – Тихо. И выключите свет.

Лампочка тотчас же погасла, и оба замолчали. Фурия услышала шаги Пасьянса по коридору, потом скрипнул стул между обеими комнатами, на котором он нёс караул. Теперь ей стал ясен выбор Ариэля. Пасьянс, может, умом не вышел, но, вне всяких сомнений, был самой преданной душой во всём доме. Она взяла себя в руки и поставила стул перед туалетным столиком. Её отражение по-прежнему составлял сонм букв, вибрирующих, словно песчинки в пустыне во время землетрясения.

Сзади, на ночном столике, лежала её сердечная книга, откуда с кряхтеньем высунулся клюв.

– Ну что там ещё? – Сладко зевнул томик.

Фурия тихо вздохнула. Их духовная связь не мешала книге наслаждаться сном, гори всё вокруг синим пламенем.

– Ничего особенного, – успокоила она её.

Книга увидела в зеркале отражение Фурии и издала истошный визг:

– Царица Небесная!

Снаружи опять загромыхал Пасьянс.

– Всё в порядке! – крикнула ему Фурия. – Это петушиная книга!

Шаги приостановились, потом опять начали удаляться.

Клюв приглушил голос до шёпота:

– Скажи, заклинаю бородой Распутина[30], что это такое?

– То есть ты тоже видишь?

– Что я, слепая, что ли?

– Пасьянс ничего не заметил.

– Но я ведь твоя сердечная книга! – возмутился клюв. – Я вижу мир твоими глазами. Мы с тобой – одно целое!

– За исключением часов отдыха.

Сердечная книга замялась:

– Что, я опять храпела?..

Фурия подошла к книге и почесала ей мятую шейку.

– Совсем чуть-чуть. – Она взяла её с тумбочки и подошла к зеркалу – хотелось узнать, начнёт ли расплываться и книжное отражение.

На неё смотрела шестнадцатилетняя девушка с тёмными синяками под глазами, с растрёпанными русыми волосами, в слишком просторной и длинной белой футболке. Никаких дрожащих буквиц. Всё было опять по-прежнему.

Она нерешительно протянула руку и дотронулась до зеркала подушечками пальцев, так бережно, будто рисковала проткнуть его насквозь. Но под пальцами было только холодное стекло, а в зеркале – лишь знакомый портрет.

С минуту она простояла, рассматривая себя. Потом задула свечу, забралась с петушиной книгой под одеяло и провалилась в уютную защищённость темноты.

На следующее утро мир всё ещё лежал в обломках.

– Всё кончится очень плохо, – заявила Фурия, входя с Кэт в огромную кухню резиденции. – Дела и без того уже были так себе, а без Ариэля ещё больше экслибров уйдёт отсюда.

Она решила никому не рассказывать о событиях минувшей ночи, даже Кэт. Были темы поважнее. Смерть Ариэля словно магнит притягивала к себе всякую мысль, всякий разговор.

Трое экслибров, которые ещё в лесном лагере были поварами, словно лунатики, блуждали между несколькими сервантами. Кое-кто из их помощников утром вообще не явился, и эти трое исполняли свои будничные обязанности как будто через силу: надо было сервировать ежедневный шведской стол, вне зависимости от того, какая атмосфера царила вокруг.

Кэт и Фурия стояли рядом с дверью в холодильную камеру. Одна экслибра с заплаканными докрасна глазами пронесла мимо них громадную корзину с поджаренными тостами, и у экслибры был такой вид, словно она несла осуждённым на смерть их последний обед.

Кэт выудила из корзины два ломтика и налила из пакета стакан фруктового сока.

– Тебе тоже? – спросила она, показав на второй стакан. Он стоял среди дюжин других на выложенной плиткой кухонной столешнице.

Фурия отрицательно покачала головой.

– Тебе надо есть и пить, – сказала Кэт. – Голодать совсем ни к чему.

– Чувствуешь ты это? Весь дом… все замерли от шока.

– Чего ж ты хочешь? – Кэт сунула себе в рот пол-ломтика и, жуя, продолжала: – Они знали Ариэля много лет и привыкли, что он ими руководит. Смерть Пака была тяжёлым ударом, а теперь ещё и он…

– Ну хотя бы у тебя не пропал аппетит.

Кэт кивнула и проглотила хлеб. В Либрополисе ей приходилось питаться всем съедобным, что только попадало под руку, это заметно по ней и сегодня. Иногда она напоминала Фурии кошку, слишком долго жившую на улице.

– Что же, прикажешь мне за это извиняться? – огрызнулась Кэт.

– Ну что ты… – Фурия неохотно взяла сок и налила себе немножко. Без всякого аппетита она рассматривала жидкость в стакане. – Как ты думаешь, они уйдут?

– Некоторые. Но не все.

– Рано или поздно Академия кого-нибудь отыщет. И узнает, где мы прячемся.

– Финниан говорит, что они умеют держать язык за зубами – слишком долго были в бегах от Академии.

– Но ведь нас кто-то обнаружил. Кто бы Ариэля ни прикончил…

– Убийца не от Академии, – перебила её Кэт. – Иначе они сразу же прислали бы войска.

– Но наше положение очень шаткое. И Ариэль это знал. – Она залпом осушила стакан, чуть не поперхнувшись. Её желудок сжался в спазме. – Просто расставить побольше постов охраны – этого мало. Нам нужны библиоманты, которые прикроют здание, но вместо этого Саммербель стремится… – Она замолкла, поскольку ей стало ясно, насколько неподходящую тему она затронула.

Кэт нахмурилась и резко поставила стакан на столешницу.

– Я пыталась Финниана от этого отговорить. Мы полночи обсуждали эту тему, но он настаивает, что ему надо найти Изиду. По его убеждению, только она может стоять за этим, она и Арбогаст. И из каких-то там соображений Академию они, дескать, в это не посвятили. Он хочет выяснить почему.

– Но в этом ведь нет никакого…

– Фурия!