Я мельком вижу свое лицо на экране телефона Асада, который лежит на столе директора. Мистер Ди с усталым видом смотрит на меня.

– Я хочу услышать твой вариант этой истории, Ава.

Дожидаясь моего ответа, Кензи беспокойно ерзает.

– Ну, Асад первым получил это сообщение. Я знаю, что это Кензи…

– Я не о том, Ава, – обрывает меня мистер Ди, качая головой, и берет в руки телефон. – С эти мы разберемся. Кензи заверила меня, что не имеет отношения к этому розыгрышу.

Розыгрыш? Как будто она по-доброму подшутила надо мной, а не выставила мои потаенные страхи на всеобщее обозрение в месте, где мне наконец-то стало комфортно находиться.

Это уже не розыгрыш, а неприкрытая ненависть, воплотившаяся в действии.

Сложив руки на столе, мистер Ди снова обращается ко мне:

– Мы говорим о неприятности в театральном кружке.

– О неприятности, которую ты устроила, – поясняет Кензи.

Мистер Ди пристально смотрит на меня. Кензи усмехается. Это не выяснение фактов о том, как Кензи меня травила. Это ловушка. На меня.

– Я ничего не делала, – отвечаю я.

– Не воровала собственность школы? – спрашивает мистер Ди.

– Разумеется, нет. – Я моргаю в замешательстве.

Он откидывается на спинку стула.

– А те билеты на спектакль?

Я тяжело сглатываю.

– Да, я взяла их, но…

– Я же говорила, – улыбается Кензи.

Мистер Ди качает головой.

– Ава, мы не приветствуем подобное поведение. Ни воровство, ни издевательства.

– Я ни над кем не издевалась.

Кензи снова смеется, скрывая за весельем ненависть.

– Ты уронила на меня тяжелый занавес.

Мистер Ди трет лоб, словно хотел бы оказаться подальше отсюда.

Я лезу в сумку за билетами.

– Я могу вернуть их.

Пока я ищу билеты, из моей сумки вываливаются красные туфли. Кензи хватает их.

– Это ведь мои туфли?

– Я их не брала, – виновато говорю я. – Мне дали их как талисман для удачного прослушивания.

Кензи даже не обвиняет меня. Она просто многозначительно держит туфли, словно вещественное доказательство моей вины. Я протягиваю билеты мистеру Ди, но Кензи выхватывает их буквально двумя пальцами, стараясь не задеть мою руку.

Она смотрит не на мое лицо, а чуть в сторону, совсем как мистер Ди в первый мой день здесь.

– Мистер Ди, не думаю, что она подходит для театрального кружка, – заявляет Кензи, точно меня здесь нет.

Оглушая меня цветочным парфюмом, она наклоняется и тычет в мою фотографию на телефоне.

– В конечном итоге это все только больше травмирует ее.

Кензи даже не смотрит на меня, что не мешает ей притворяться, будто она искренне заботится обо мне.

– Ты хочешь, чтобы я ушла из труппы. Это из-за того, как я выгляжу?

Я ведь не хотела играть в спектакле. Однако теперь, когда все меня увидели, а я увидела их, я хочу большего, чем полужизнь в унылой чужой спальне. Я хочу подняться на сцену и попробовать найти там прежнюю Аву, Аву-до-Пожара.

Я имею точно такое же право играть в театре, как и Кензи.

Я выпрямляюсь и смотрю ей в глаза.

– Я не уйду.

Мистер Ди со вздохом кладет телефон Асада на стол. Я не могу отделаться от мысли, что мысленно он уже закончил с расследованием. Кензи гневно смотрит на директора – похоже, она привыкла добиваться своего в этом кабинете. А мистер Ди, несомненно, привык получать большой жирный куш от семьи Кензи…

В напряженной тишине раздается стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в кабинет входит Тони и бросает на директорский стол лист бумаги. В этом небольшом кабинете Тони смотрится на удивление неуместно – как и красная футболка на нем вместо привычной черной режиссерской одежды. Вслед за ним Асад вкатывает кресло с Пайпер.

– Здесь подписи почти половины актеров и рабочих сцены. – Тони тычет в листок. – Все они готовы поручиться за Аву и уйдут, если вы исключите ее из кружка.

Тони строго смотрит на мистера Ди, но, повернувшись ко мне, подмигивает.

Кензи встает.

– Это глупо. Она получила роль только из-за того, как выглядит.

Тони усмехается.

– Она получила роль потому, что больше всех подходит для нее. Она оказалась лучшей. Вот что тебе не нравится.

– Кензи должна уйти, – заявляет Пайпер, глядя на бывшую подругу со злым прищуром.

Та закатывает глаза.

– Пайпер, это дело не касается наших с тобой отношений.

Мистер Ди встает и жестом призывает всех замолчать.

– Верно, давайте даже не будем поднимать эту тему. – Он смотрит на имена на листе.

Интересно, кто вступился за меня?

– А еще Сейдж пересчитала голоса и сказала, что голосование было подтасовано, – поясняет Асад. – Ава не крала эти билеты. Она выиграла их честно.

– Сейдж не могла этого сделать, она на моей стороне! – протестует Кензи.

Тони сует ей в лицо список.

– А эти люди на стороне Авы.

– Что ж, мы не сможем поставить спектакль без половины труппы, – признает директор. – Но если я узнаю о каком-либо нарушении… – Он переводит взгляд с меня на Кензи, – неважно, кем допущенном, то спектакля не будет. Понятно?

Я киваю, и мистер Ди взмахом отпускает нас. Однако я не ухожу.

Я знаю, что нужно просто выйти, но рядом с друзьями я чувствую себя сильнее.

– Через неделю меня прооперируют, и я буду выглядеть не так безобразно, – сообщаю я Кензи то, что не смогла сказать на вечеринке. – А вот твое душевное уродство никуда не денется.

Кензи отшатывается и впервые не находит слов.

В коридоре Асад встает одной ногой на подножку кресла Пайпер, а другой отталкивается от пола и катит по коридору. Мне приходится бежать трусцой, чтобы нагнать их и Тони, у которого один шаг равен двум моим.

– Это было просто невероятно. Откуда вы узнали обо всем?

– От Линча, – отвечает Асад. – Он сказал, что тебя собираются загнать в угол.

– Видела бы ты, как быстро народ подписывал петицию. – Пайпер вскидывает кулак и кричит на весь коридор: – Театральные фрики, объединяйтесь!

Давно я не видела ее такой счастливой.

Даже не знаю, что меня больше удивляет – список имен или помощь мистера Линча.

– Не верится, что все подписали петицию, – удивляюсь я.

Тони обнимает меня за плечи.