В магазине Асад наполняет дюжину крошечных бумажных стаканчиков различными видами йогурта, а Пайпер берет лишь мармелад в виде червячков. Я еще взбудоражена недавними событиями, так что тело гудит от энергии, а не чешется, как обычно.

– Извините. – Какая-то женщина касается моего плеча и подтягивает поближе ко мне рыжего мальчика. – Возможно, я поставлю вас в неловкое положение, но у моего сына нездоровое пристрастие к спичкам. Что мы только ни делали, чтобы объяснить, как это опасно.

Мальчик дергает руку, пытаясь вырваться из материнской хватки, однако женщина лишь крепче стискивает его ладонь.

– Может, у вас получится объяснить ему это?

Пайпер отодвигает меня в сторону. Изо рта у нее свисает половина мармеладного червяка.

– Вы это всерьез? – спрашивает она женщину.

Та удивленно смотрит на Пайпер.

– Видите ли, я просто подумала…

– Подумали, что моя подруга – ходячая предосторожность для вашего придурковатого сынишки-пиромана?

Я кладу руку на плечо Пайпер.

– Ничего страшного. – Я поворачиваюсь к мальчику, и в моей голове зарождается еще одна ужасная задумка. – Видишь мои шрамы?

Мальчик кивает.

– Знаешь, как я получила их?

Он трясет рыжей гривой.

– У меня редкое заболевание, называется «овощизм», – фантазирую я, стараясь не смотреть на его мать – иначе у меня не хватит духу продолжить. – Мама заставляла меня съедать все овощи, которые лежали на моей тарелке, хотя я говорила, что меня тошнит от них. Но она заставляла меня есть их, и вот моя кожа изменилась.

Я поворачиваю голову в сторону, чтобы мальчик лучше разглядел мои шрамы. Расширив глаза, он поворачивается к матери.

– Я тоже заболею от овощей! – громко заявляет он.

Нахмурившись, женщина оттаскивает от меня сына.

– Что вы себе позволяете? – говорит она, сердито глядя на меня.

– А вы? – парирую я.

Женщина уходит с оскорбленным видом, волоча за собой сына. Асад смеется, а Пайпер удивленно смотрит на меня.

– Нет, правда, кто ты? Кажется, мы недостаточно хорошо знаем нашу Аву.

Я кладу порцию замороженного йогурта с печеньем «Орео» в свой стаканчик.

– Я и сама еще толком не знаю, кто я.

Просто где-то между душем из пунша и назойливой мамашей, решившей, что я хороший пример для ее непослушного сына, я сломалась.

Мне надоело быть Обгоревшей.

Воскресной ночью Пайпер прислала мне эсэмэску о Цветном дне – традиционном празднике школы «Перекресток», призванном укрепить товарищеский дух и старую добрую солидарность «Викингов».

В понедельник утром я иду к своему шкафчику в ярко-желтой футболке и такой же бандане, демонстрируя младшеклассникам неистребимую лояльность своему классу. В сущности, Цветной день похож на любые другие школьные костюмированные мероприятия: всего лишь возможность для девушек надеть как можно меньше одежды, а для парней – вести себя как дети. Подтверждение этой гипотезы я получаю сразу же, как только мы с Пайпер входим на территорию старших классов: девушки одеты в коротенькие красные шорты, туго обтягивающие их ягодицы, кое-кто – в красные колготки или бело-красные полосатые гольфы. У многих на голове красные рожки и волосы выкрашены красным. Несколько парней, чьи лица измазаны красной краской, разбрызгивают вокруг аэрозольный серпантин.

Такое ощущение, что половине подростков этой школы каждый день приходится притворяться кем-то другим.

Нам преграждает дорогу девушка с дьявольскими рожками на голове.

– Сюда допускаются только старшеклассники, – заявляет она и вздрагивает, заметив наши шрамы и кресло Пайпер. – Ох, извините, все в порядке.

Прикусив губу, она возвращается к группке своих сексуальных подружек-дьяволиц.

Пайпер победно взмахивает кулаком.

– Да! У инвалидности есть свои плюсы! – кричит она на весь коридор, перекрывая шум.

– Я думала, сегодня праздник школьного единства, – ворчу я, пока мы пробираемся сквозь море красного, едва уклоняясь от брызг кетчупа, летящего в случайно забредших сюда младшеклассников.

– Это другая степень единства, – заявляет Пайпер, прежде чем войти в кабинет математики. – Ты надеваешь ту же одежду, что и твой класс, приносишь клятву на крови, а потом безжалостно травишь всех, кто выглядит иначе. Вот как действуют «Викинги».

У кабинета естествознания меня нагоняет Сейдж.

– Кензи жаждет крови! – заявляет она, прижав к груди учебники и быстро моргая. – Твоей крови.

– И что она сделает? – с напускной невозмутимостью спрашиваю я. – Она будет игнорировать меня, как игнорирует Пайпер? Мы все равно не настолько близко дружили.

Сейдж склоняет голову набок, словно пытаясь понять меня.

– Кензи не игнорирует Пайпер. Пайпер сама отшила ее. Когда мы навещали ее в больнице, она не захотела нас видеть.

– Что? – Я удивленно смотрю на нее.

– Она вела себя так, словно мы погибли при аварии. Кензи приняла это близко к сердцу, поскольку решила, что Пайпер винит ее. А теперь они обе обвиняют друг дружку и не хотят признавать свои ошибки.

Из-за поворота выруливает Кензи, и Сейдж умолкает. Я готовлюсь к немедленной и неминуемой стычке. Будут крики? Таскание друг друга за волосы? Девчонки ведь по-настоящему не дерутся?

Кензи приближается, я расправляю плечи и пытаюсь обрести хоть капельку смелости, которую ощущала тем субботним вечером. Руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладонь.

Но она и не смотрит на меня.

– Сейдж, – ровным тоном произносит Кензи, словно подзывая собаку.

Сейдж страдальчески сводит брови, точно извиняясь передо мной за то, что не может ослушаться, и идет за подругой.

Я спешу в класс, вздрагивая от грохота закрывающихся за спиной шкафчиков. Когда Асад хлопает меня по спине, я чуть не подпрыгиваю от неожиданности.

– Эй-эй, спокойно, дорогуша, – говорит он, забирая у меня поднос с червями.

Я пишу ежедневный отчет по развитию червей, описывая сухие, морщинистые шкурки – Мистофелис и Макавити опять линяют. А если бы и я могла так же легко менять кожу, как эти омерзительные создания?