Все это Изабелла сообщила в общих чертах. Она пришла к намсразу после водворения Милли в замок.

Карслейк понял всю значительность всего, что рассказалаИзабелла, и его мрачное лицо засияло.

– Боже мой! – воскликнул он радостно, хлопнув себя поколену. – Это же меняет дело! Старая леди находчива.

Да-да! Очень находчива. Превосходная идея!

Однако и находчивость, и сама идея принадлежали Изабелле.Меня поразило то, как быстро она разобралась в ситуации и приняла решение.

– Надо действовать немедленно, – засуетился Карслейк. –Необходимо тщательно отработать нашу версию?

Пойдем, Дженет! Майор Гэбриэл!

– Я приду через минуту, – отозвался Гэбриэл. Как только зачетой Карслейк закрылась дверь, Гэбриэл подошел к Изабелле.

– Все это сделали вы. Почему? – спросил он.

– Но... – Изабелла была озадачена. – Из-за выборов.

– Вы хотите сказать, что вас очень заботит победаконсерваторов? Вы это имели в виду?

Изабелла удивленно посмотрела на него.

– Нет. Я имела в виду вас.

– Меня?

– Да. Вы очень хотите победить на выборах, не правда ли?

На лице Гэбриэла появилось странное выражение. Онотвернулся.

– Хочу? – повторил он скорее себе самому, чем Изабелле иликому-нибудь из нас. – Не знаю, не знаю – может быть!..

Как я уже говорил, мой рассказ не является подробнымизложением политической кампании. Я находился в стороне от основного потокасобытий, так сказать, в тихой заводи, куда доносилось только эхопроисходившего, и ощущал лишь нараставшее напряжение, охватившее всех, кромеменя.

Оставалось два последних лихорадочных дня до выборов.Гэбриэл дважды за это время заглядывал ко мне, чтобы промочить горло. Когда онрасслаблялся, то выглядел изможденным; голос у него охрип от частых выступленийна собраниях, проходивших под открытым небом.

Но несмотря на усталость, энергия его не ослабевала. Со мнойон почти не говорил, очевидно приберегая и голос и силы.

– Что за дьявольская жизнь! – сказал он, забежав на минуту ибыстро проглотив спиртное. – Какие глупости приходится говорить людям. Ониизберут таких правителей, каких заслуживают.

Тереза большую часть времени проводила за рулем. Деньвыборов пришел вместе со штормовым ветром с Атлантики. Ветер выл, дождь бил покрыше и стенам дома.

Сразу после завтрака ненадолго заехала Изабелла. На ней былчерный макинтош с приколотой к нему большой розеткой из синей ленты. Волосымокрые, глаза блестят.

– Весь день буду возить избирателей на участки, – сказалаона. – И Руперт тоже. Я предложила миссис Барт прийти посидеть с вами. Вы непротив? Иначе вам придется быть в одиночестве.

Я, конечно, был не против, хотя меня вполне устраивалаперспектива провести спокойный день с моими книгами. Последние дни было слишкоммного посетителей.

То, что Изабелла проявила беспокойство о моем одиночестве,было на нее совершенно непохоже. Видно, и она переняла привычки своей тетушки.

– Кажется, любовь действует на вас смягчающе, –саркастически заметил я. – Или это идея леди Трессилиан?

Изабелла улыбнулась.

– Тетя Агнес хотела сама прийти посидеть с вами, чтобы вы нечувствовали себя одиноко и – как это она выразилась? – в стороне от событий.

Она вопросительно посмотрела на меня. Подобная мысль,разумеется, ей в голову прийти не могла.

– Вы не согласны с тетей? – спросил я.

– Но вы ведь действительно в стороне от событий, – со своейобычной прямотой ответила Изабелла.

– Абсолютно справедливо!

– Мне очень жаль, если вас это огорчает, но я не вижу, чембы мог помочь приход тети Агнес. Она тоже была бы в стороне от событий.

– Тогда как ей конечно же хотелось бы (я в этом уверен)находиться в самом их центре.

– Я предложила, чтобы к вам пришла миссис Барт.

Ей все равно лучше держаться в тени. К тому же я подумала,что вы могли бы с ней поговорить.

– Поговорить?

– Да. Видите ли, – Изабелла наморщила лоб, – я не умеюговорить с людьми. Не могу их вызвать на разговор со мной. А она все времяповторяет и повторяет... одно и то же.

– Миссис Барт?

– Да. И это так бессмысленно, – но я не могу ей толкомобъяснить. Я подумала, может быть, вы сумеете.

– Что она повторяет?

Изабелла присела на ручку кресла. И заговорила медленно,слегка хмурясь. Ее объяснение очень напоминало попытку путешественника описатьнепонятные для него обряды дикого племени:

– Она говорит о том, что случилось. Как она бросилась кмайору Гэбриэлу. Говорит, что все это ее вина; что она будет виновата, если онпроиграет на выборах; что будь она поосторожнее, поняла бы, к чему всеприведет; что, если бы она лучше относилась к Джеймсу Барту и лучше понималаего, может быть, он и не пил бы так много; что она ужасно винит себя во всем,не спит всю ночь, думая об этом и сожалея, что поступила так, а не иначе; чтоесли она повредит карьере майора Гэбриэла, то не сможет до конца своих днейпростить себя; что во всем виновата только она. Виновата всегда и во всем.

Изабелла наконец остановилась и посмотрела на меня.

Она как будто преподносила на блюде нечто, ей самойсовершенно непонятное.

Словно эхо донеслось ко мне из прошлого... Дженнифер,которая, нахмурив прелестные бровки, мужественно взваливала на свои плечи винуза все, что сделали другие.

Тогда это мне казалось одной из милых черт Дженнифер. Однакотеперь, когда Милли Барт проделывала то же самое, я понял, что подобноеповедение может изрядно раздражать. «В сущности, – с иронией подумал я, –разница лишь в том, чья это черта – любимого человека или просто славноймаленькой женщины».

– Ну что же, – задумчиво произнес я, – по-моему, она можеттак чувствовать. Вы согласны?

– Нет! – Ответ был, как всегда, однозначный.

– Почему? Объясните!

– Вы же знаете, что я не умею объяснять, – с упреком сказалаИзабелла. Она помолчала, а когда заговорила опять, голос ее звучал неуверенно.События происходят или не происходят. Я понимаю, что можно беспокоитьсязаранее...