– В действующем?

– Да.

– И откуда ты знаешь, чем она занималась там?

– Что можно делать четыре часа в Джорджтауне?

Анника закончила писать, сидела молча и смотрела на исписанный лист бумаги. Что-то не сходилось.

– Она заказала портному поменять подкладку пальто, – продолжил Шюман. – Он вшил в нее несколько карманов, которые застегивались на молнии. Они имели как раз подходящие габариты, четыре были шестнадцать на семь сантиметров, один четырнадцать на десять сантиметров и еще один семь на три сантиметра.

Анника записала размеры и вопреки собственному желанию с неприязнью вспомнила, как сама упаковывала пачки с купюрами в спортивные сумки на парковке в Найроби, царившую там жару, тяжелый запах выхлопных газов, как ее потные руки дрожали от зашкалившего в крови адреналина.

– Американские доллары, – заметила она. – Они не больше шестнадцати на семь сантиметров.

Шюман кивнул, явно немного воспрянув духом.

– Плюс паспорт и ключи от автомобиля, – добавил он. – Еще одну сумку с остатком банкнот она спрятала в багажнике машины.

– Какова была глубина карманов? – спросила Анника.

Шюман одарил ее недоуменным взглядом.

– Этого я не знаю, – сказал он.

Анника быстро посчитала на бумаге. Одна долларовая купюра имела толщину 0,1 миллиметра, самый крупный ходовой номинал был сто долларов. Один миллиметр таких бумажек равнялся, следовательно, тысяче долларов, а четыре кармана вмещали десятисантиметровую пачку.

Она отложила в сторону ручку и посмотрела на свои записи.

– Таким образом, в распоряжении Виолы находился автомобиль, о котором никто не знал. Она имела не известное никому новое имя. И два паспорта, а также специально сшитое пальто с почти сотней тысяч долларов в нем.

– Правильно.

Она снова взяла ручку и постучала кончиком по передним зубам.

– Именно эта машина оказалась на фотографии, – сказала она.

Снимок с камеры наружного наблюдения на автозаправочной станции около Питео был единственным доказательством бегства Виолы Сёдерланд и того, что она пребывала в полном здравии на тот момент. Анника хорошо его помнила, он ведь попал во все средства массовой информации после документального фильма.

– Да, это был именно тот автомобиль, – подтвердил Шюман.

Анника как наяву увидела перед собой черно-белую фотографию, на удивление четко сохранившуюся в ее памяти, несмотря на прошедшие годы: светлый автомобиль, попавший в кадр со стороны ветрового стекла, женщина в темном пальто на пассажирском сиденье и нечеткий силуэт справа на картинке. Кассовый аппарат справа, снежное месиво на земле, нечеткая корзина для бумаг на переднем плане. Хорошо освещенный фотовспышкой номер машины.

– Критики утверждали, что на снимке вовсе не Виола Сёдерланд, – сказала она.

Шюман кивнул:

– Это была она.

Анника внимательно посмотрела на него. Определенно что-то не сходилось, о чем-то он умолчал.

– Что позволяет тебе утверждать это?

– Я абсолютно уверен.

– Откуда ты получил фотографию?

Шюман наклонился вперед и скрестил руки на груди.

– Она находилась в общем доступе. Ее сделали на бензозаправке, стоявшей на автостраде Е4 в Норботтене. Владелец устал от того, что у него воруют бензин, и установил камеру наружного наблюдения перед кассовым аппаратом без каких-либо предупреждающих табличек, лицензий и разрешений… Его обвинили в этом и осудили в соответствии с законом, а данная фотография стала частью доказательств против него.

Анника кивнула:

– Ну, я помню относительно заправки, но как ты нашел снимок?

– Я же уже сказал: он находился в свободном доступе.

Анника впилась в него взглядом:

– Откуда ты знал, где искать?

Шюман потянулся за стоявшей на столе бутылкой с водой, наполнил стакан и сделал глоток.

– О чем ты?

– Эта фотография лежала похороненной среди улик по дюжине дел, но где именно, в суде Лулео? И ты просто случайно наткнулся на нее?

Он отставил стакан в сторону.

– В Питео в то время имелся собственный суд, заправка находилась на Е4 в Хокансё на пути к Лулео.

Анника несколько секунд жевала щеку.

– Ты наверняка был тогда очень ловким репортером, – сказала она, – но уж точно не смог бы найти все собственноручно. У тебя имелся источник информации. Кто-то, показавший тебе направление, давший путеводную нить…

Шюман не ответил.

Анника заглянула в свою бумагу. У нее почти не осталось вопросов.

– Имена, – сказала она, – парня, продавшего автомобиль Харриет Юханссон, и портного, и владельца автозаправки…

– Ты получишь их, – уверил ее Шюман.

– А ты не хочешь отдать мне источник?

Она ждала его ответа.

– Если все так и было, – сказал он наконец, – если я имел источник, который так никогда и не раскрыл, то у меня есть причина молчать.

Анника кивнула:

– Подельники Виолы, Петтерссон и Виттерфельд… почему они так злы на тебя?

Шюман долго и медленно выдыхал воздух.

– Их наказали вместо Виолы. Вероятно, они вынашивали планы мести все эти годы, а Виола же не здесь…

– И нет никаких доказательств того, что она стала жертвой преступления?

– Полиция нашла разбитую цветочную вазу у входной двери, и, по-моему, имелся какой-то след обуви, или отпечаток пальца, или волос, или нечто похожее, которое так никуда и не привело. Сосед видел мужчину перед домом Виолы, они даже допросили кого-то, но тем все и закончилось.

– Как мне быть с Лербергом?

Шюман выглядел так, словно не понял, о чем она говорит. Потом поднялся торопливо.

– Подытожь все, имеющееся у тебя. Берит придется вернуться из Норвегии на день раньше и взять его на себя. Я предупрежу Патрика, что ты занимаешься специальным проектом.

– А практикант Вальтер?

– Я могу поговорить с ним о секретности, – предложил Шюман.

– Не стоит, – сказала Анника. – Я сама это сделаю.

Она поднялась с листком в руке, пошла к письменному столу Шюмана и вернула ручку на место.

А у стеклянной двери остановилась.

– Послушай, Шюман, – сказала она и повернулась к нему. – Ты ужинал с Ингемаром Лербергом в кабаке «Элдсбака Крог» за пару недель до его отставки?

Шюман уставился на нее широко открытыми глазами.

– Что ты имеешь в виду?